развел ей коленки циркулем — и взялся за мохнатку. Маринка закрыла глаза...
Длилось это долго, долго — никто не спешил, никто не устал (хоть и болели колени на полу), и впереди была вся ночь. Минут двадцать прошло, пока Маринка снова заколотилась о стенку вагона, и Василий Петрович доил ее руками, всосавшись в клитор, как паук. Он выкончал ее до капли, до последнего спазма, до последнего «не могу». Маринка была пуста, как новорожденная. Она не могла ни шевелиться, ни думать, а могла только спать.
Она и спала до самого утра — голая, заплаканная (слезы текли и во сне), растрепанная, как лахудра. Василий Петрович не спал. Он любовался на нее, укрывал, осторожно трогал губами, а к утру снова выдрочился на пол. Маринка выпятилась мохнаткой наружу, и он не смог выдержать...
— Одевайся! — шептал ей кто-то. — Одевайся! Москва!
• • •
— Ну, прощай. Прости меня.
— До... свиданья, — буркнула она.
Буркнулось по инерции — просто ее губы привыкли это говорить, когда надо прощаться, — а его кольнуло в самое туда.
— Может... давай помогу? Вещи-то...
— Спасибо, я сама.
Он смотрел, как она удаляется, грюкая чемоданом на колесах (тот все время заваливался на бок). И когда до метро остались последние десять метров...
— Маринка! Маринк!... — запыхавшись, он подбегал к ней. (Спасибо — остановилась и подождала.) — Маринк!... А давай жить у меня? А?
— С вашей женой? — криво усмехнулась она.
— Нет у меня никакой жены! Я... короче, я наврал, чтобы ты на меня не запала. Один я, один. И квартира большая.
Маринка снова заплакала.
— Экий ты водолей, — обнимал он ее и вел обратно, взяв чемодан. — Давай щас на такси ко мне.
— Откуда вы знаете, что я Водолей?
— Я? О-о... А я факир. От слова «fuсk» — хрюкнул Василий Петрович, и Маринка тоже хрюкнула. — Поехали ко мне, и...
Через полчаса они были у него.
— Давай располагайся, — суетился хозяин. — На срач не обращай внимания, я не планировал, сама понимаешь...
— Как женщина может не обращать на срач внимания? — возмутилась Маринка. — Это все равно что вам сказать: вот он круче, вы рядом с ним гэ, но вы не обращайте внимания...
— А я уже давно не обращаю внимание на такое, Маринк... Вряд ли это хорошо меня характеризует, но... Ложись, где хочешь — хоть тут, хоть здесь. Распаковывайся, а я пока чай...
— Не могу я распаковываться, когда такое! Вот это где должно лежать? А вот это? А это?..
— Щас я пожалею, что тебя позвал, и выгоню обратно, — бормотал Василий Петрович, растаскивая кучу по полкам.
— А я, думаете, плакать буду? У меня общага, все законно... Вот срач этот вычищу и выгонюсь.
Уборка заняла полтора часа.
— Ну вот. Теперь можно и разложиться, — выдохнула Маринка. — Или вы меня выг...
— Не говори чепухи, — буркнул Василий Петрович. — Там чай остыл сто лет как...
Они пили чай и рассматривали друг друга. Как всегда и бывает, днем Маринка была совсем другой Маринкой, чем та, которую Василий Петрович хуярил в тусклом свете ночника.
Потеря девственности, Случай