потом посерьезнела: — Если честно, то я не знаю, что и как... Иногда мне страшно... Во сне меня часто зовут туда. — Куда? — ТУДА. Я не могу объяснить... — На Луну? — Нет. Не на обычную Луну, конечно. Которая спутник Земли... Давай не будем сейчас об этом, ладно? — Ладно. Сейчас — давай летать! — Летать? Не знаю... Вить, я боюсь. — Чего «боюсь»? Вчера ведь все получилось! Давай, Лин! — упрашивал ее Витька, и она сдалась. Глазки ее горели: искушение было слишком велико.
Как и вчера, они поднялись к окну и вылетели на улицу, купаясь в лунном луче; как и вчера, Витька кричал от ужаса и восторга — Лина сказала, что их никто не услышит, и можно не стесняться, — и они носились над спящей дачей, пьяные друг другом и небывалостью своего полета.
Луна топила их в ртутном мареве и втекала в них, набухала внутри, конденсировалась сладкими леденящими каплями — и Витька с Линой танцевали от возбуждения и холодной щекотки в телах. Они смеялись и извивались в воздухе, как рыбы в воде; возбуждение нарастало, и они все крепче припадали друг к другу, оставляя круглые засосы на коже.
Их языки горели от серебристой соли их тел. Соски Лины набухли и рвались от щекотки, и по ногам ее текли капли патоки, которые Витька слизывал, как теленок. Игра в невесомости давала абсолютную свободу ласк, — лунные любовники уже почти освоились с ней, и им казалось, что они ласкают друг друга со всех сторон одновременно. В сердцах у них было холодно и сладко, как в тайном сне. Невесомость пронизывала их, размывала изнутри, и это было страшно и блаженно, и хотелось раствориться в ней, как в сгустке холодной ртути...
Они выли и задыхались, и Витька уже бодал писюном Линин пах, масляный от любви.
— Витя, нет... Давай вернемся... — бормотала Лина, не в силах оторваться от него. — Зачем? Ты что? — Витька сжимал Лину крепче, припадал к ее рту, не давая ей говорить, и вталкивался в ее клейкую щель. — Ааа... Аааа... — стонала Лина, танцуя бедрами. Ножки ее обхватили Витьку, каменный писюн распер ее до самого нутра — и их тела слепились плотно, как только возможно.
Секс поглотил их без остатка. Их бедра, слепленные в ком, двигались слаженно, плавно, как единый организм. Тела, не имевшие веса, оплетали друг друга, вились и гнулись вопреки всем законам физики и анатомии; Лина обвивала Витьку вьюнком, облепляла его своими жадными губами, а Витька чувствовал, как его кол прорастает в Лине — и пускает сладкие корни там, во влажной глубине...
Он пульсировал в ней, обняв ее и закрыв глаза. Не было ни прошлого, ни настоящего — только наслаждение и нежность, и Лина, и сладкая дорога, в конце которой светился огромный ледянящий оргазм. Он был близко, он уже обжигал их холодными лучами, и Витька ускорял напор...
— Аааа... Аааа... — стонала Лина и жалила его язычком, закрыв в беспамятстве глаза. Витька чувствовал, что оргазм уже