Даня Данила

нет, — он откинул голову и повернул ее на бок.

Какая шея! Шеи мой фетиш. Фильм начался. Да плевать мне было на фильм! А Даня-Данила смотрел с увлечением, тихонько подпевал, смеялся. Я поглаживал его пальцы и гипнотизировал шею. Не выдержал, наклонился и провел по ней языком. Почувствовал, как напряглась его спина. Но вроде, открытых протестов не последовало. Хотя в первый раз тоже. Уж лучше остановиться. Уткнулся носом в его макушку и попытался смотреть фильм.

Нет, это пытка какая-то! Вот он, твой кусочек секса, лежит у тебя на руках, пьет из одного с тобой стакана, с удовольствием ест виноград из твоих рук, а ты даже сделать ничего не можешь, потому что боишься спугнуть. Даня-Данила перестал ...подпевать и есть виноград, задремал. Я аккуратно выбрался из-под него. Укрыл его пледом. Тихо убрал со стола. Закинул его шмотки в машинку, выключил телевизор. Расстелил постель.

Даня-Данила даже не проснулся, когда я взял его на руки (это становится привычкой) и понес в свою спальню. Стянул с него рубашку, брюки, от греха подальше натянул на него свою футболку (не ровен час сорвусь, если он вообще в одних трусах будет, у него такая шелковая кожа). Даня причмокнул во сне губами, слабо застонал и прижался ко мне. Вот черт! Черт, черт, черт! Я поймал себя на том, что снова начал возбуждаться. Нельзя. Я же себя в руках держать не умею. Я же ему больно сделаю. Он же испугается. Всё! Спать, мать твою! Я повернулся на бок, прижимая Даню к себе и стараясь не причинить ему боли. Вот блин, новый год отметил. Ну ни фига себе. Только бы Данила завтра никуда не свалил. Выходные, все равно ведь. Да и куда он с больной ногой. Значит, у меня еще в запасе время есть. А ведь прав он! С бабами куда как сложнее. Может быть, если я не буду торопиться... И ведь у него, судя по всему, никого нет. Если он согласится, мы могли бы... Я уснул.

Просыпаться было сладко, горячо. Или не просыпаться? Мне снится. Конечно же! Мне снится, как чьи-то горячие ладони гуляют по моему телу, чьи-то пальцы зарываются в мои волосы, гладят живот, дразнят. Чьи-то губы жарко дышат в шею, зубы кусают мочку уха, влажный язык по ключице. Не хочу просыпаться. Хочу спать вечно, видеть этот сон. И гибкое тело трется об меня, пальцы бегут по ребрам, гладят живот, ныряют под резинку трусов. Поглаживают стоящий колом член. Как же сладко, волнующе! Спина сама собой выгибается. А губы находят мои губы. И шепчут в них, что со мной хорошо. Я не выдерживаю. Я набрасываюсь, я прижимаю к постели свой мираж. А он и не мираж вовсе, он испуганно глядит на меня своими огромными глазищами. Вот черт! Вот зарекался же не пугать, больно не делать и снова.

— Даня, Данечка, ну прости идиота, ну не сдержался, — трусь