Без ансамбля

ВЫСТУПА-а-а-ЕТ, лауреат всесоюзного конкурса, заслуженный артист Карело-финской республики, бла-бла-бла: — моя закалённая глотка выстреливала привычные фразы в полупустой зал поселкового клуба. Это был второй концерт за день и, слава богу, — последний на сегодня.

Наша маленькая бригада из солдат-срочников, алкашистого лауреата и усталого ветерана-старшины выбралась, наконец-то, из тайги в подобие цивилизации.

Кроме замурзанных бойцов, в зале сидели какие-то местные тётки, шебуршились дети. Кто-то тайком курил исключительно вонючую, но дешевую вьетнамскую гадость. Я тоже, изголодавшись по куреву, купился на эту яркую пачку с птичками. Теперь мечтал о зубной щетке, а лучше о нормальной сигарете лучше бы болгарской.

Это был год, когда болгарские сигареты, а потом и просто сигареты стали куда-то исчезать. Среди привычных тем солдатского трёпа появилась самая модная: кому — что доводилось курить. Под мятую «Приму», передаваемую по кругу, мы предавались никотиновым воспоминаниям, выделялась слюна, А разговор тем временем переходил на баб.

«Долго буде-е-ет Карелия сни-иться...», — блеял лауреат. Пацаны бездумно терзали инструменты. В это время в зале появилась полоска света из приоткрытой двери, и стайка девчонок нерешительно стала пробираться внутрь.

— Городские какие-то, — тихо сказал я Максу.

— С чего, вдруг? — осведомился наш штатный клоун. Он, как артист оригинального жанра имел всего два выхода, а в остальное время шастал, где только мог. — Обыкновенные чумички. Смотри, как одеты. Хотя, ща разъясним.

Максу необходимо было двигаться. В его маленьком теле была заключена полновесная доза энергии, способная приводить в движение габаритного мужика. Щуплого же Макса она крючила, порой, неимоверно, заставляя его находиться в постоянном движении и вечно искать на свою жопу приключений. Через минуту из дальнего конца зала донеслось хихиканье и стайка заволновалась.

Бабам Макс нравился. Он был искромётен и по-ковёрному прямолинеен. Во всяком случае, знакомился он быстрее любого из нас. И ему давали почти без осечек.

С пяток раз он возвращался из кустов успев за время концерта раскрутить какую-нибудь блядушку, на которых у него был звериный нюх. С видом победившего тореадора он протягивал нам растопыренную пятерню от которой явственно несло мандятиной. Мы скрипели зубами.

На сборы обычно отводилось минут сорок. Под «давай-давай» нашего старшины мы паковали, сматывали, развинчивали, чтобы через 3—4 часа свинчивать всю эту хреновину на следующей заставе или в клубе какого-нибудь леспромхоза. В эти минуты блаженно закатывающий глаза Макс нас откровенно бесил. Особенно, если ему на шею вешалась очередная телка.

В лауреатов адрес раздались вежливые хлопки. После этой песни что-то нужно было в аппаратуре перевтыкать и я заполнял вынужденную паузу патриотическим бредом советских поэтов. Почему-то сегодня мне не особенно хотелось читать эту околоармейскую галиматью.

— Послушайте!... — неожиданно разразился я Маяковским. — «Ведь, если звёзды зажигают, — значит — это...»

«Как-то мимо» — подумалось мне. — «Хорошие стихи. Только не для кого. Не в этом зале... Ну, хоть для себя почитаю». Я продолжал.

Как музыкант иногда играет просто так, в своё удовольствие, я перекатывал в тренированной артикуляции строчки пролетарского поэта. Дочитывал со вкусом. Практически не делая паузы, начал другое. Длинное.

Краем глаза увидел, как,