Сестра и баня

зазвучали в голосе Сестры. Она, неспешно, продолжила: «Ты будешь делать то и ТОЛЬКО то, что Я скажу. Беспрекословно. И если я разочаруюсь — всё немедленно закончится... Полагаю, и к твоему разочарованию тоже!» Она знала — капкан захлопнулся и Он — тоже это знал. Дело было, даже, не в том, что кто-то узнает о случившемся, а, в куда более пугающей перспективе лишиться, неожиданно открывшейся возможности лицезреть прекрасное тело Сестры, о которой Он столько лет безуспешно мечтал. «И ещё... — продолжила Сестра, вставая, и взгляд Его устремился, как в гипнотический маятник, в гущу волос промежности, в которых едва просматривалась манящая ложбинка сладострастия и искушения. — О том, что здесь произойдёт будем знать только мы... Вдвоём. Больше — никто!»... «Или я лишу тебя единственного, стоящего, источника удовольствия», — быстро добавила Она.

Его взгляд, под действием очередного шока откровенности, продолжал изучать каждый миллиметр открывшегося зрелища, запоминая, собираемые фрагменты в единый образ Воспоминания. «Она может», — мелькнула мысль — смутное упоминание о том, что ей доводилось кастрировать хряков... и холодные мурашки пробежали по спине. Сестра, в это время, вылив на него ковш тёплой воды, как ни в чём не бывало, тщательно намыливала Его влажной мочалкой, приговаривая вполголоса на мотив детского стиха: «Моем, моем... Извращенца. Хи-хи». Гениталии Она оставила под конец, уделив им наибольшее внимание — покрывая белой мыльной пеной, затем — обхватила ладонью мошонку. Её пальчики, легко скользили, мягко перебирая яички, изучая их форму... размер... упругость... сжимая, то левое, то правое, медленно прижимая и обхватывая жилистые трубочки, предназначенные для выхода семени, стараясь проскользнуть по ним как можно глубже, словно стремясь проникнуть в самые глубины, разгорячённого процессом, лона, терпеливо изучая ощущения и следя за реакцией Его тела.
Иногда, неосторожный перекат яичка, затрагивающий придатки, заставлял тело вздрогнуть, от неожиданно-пронизывающей боли, которая, учитывая безумное возбуждение, доставляла, скорее, острое пикантное наслаждение и, похоже, не меньшее удовольствие эта реакция доставляла Сестре — Его тело вздрагивало раз за разом. Пальчики перемещались с мошонки на, упруго торчащий, член: играли со шкуркой — обхватывали головку сверху и снизу; нежно и настойчиво, словно намереваясь проникнуть внутрь двигались возле отверстия уретры и по тонкой оболочке выводящего канала вверх — к головке и обратно — к яичкам, снова изучая Его шарики и погружая пальчики вглубь чрева: «Как, интересно у тебя... там». Время текло где-то очень далеко. Он... стоял, погружаясь в тепло и ласку. Жар Бани разогревал их тела и умы.

Сестра, смыла мыльную пену: «Теперь ты куда... чище... Грязный поросёнок». Затем, зачерпнула холодной воды: «Присядь» — ковш приблизился, медленно погружая, беззащитно повисшую разогретую плоть мошонки, в, ощутимо-прохладную воду. Дискомфортный, но, по-своему, приятный контраст подстегнул воображение. Погрузив мошонку, Сестра, пальчиком, опустила в ковш, упруго сопротивляющийся, член — вызвав ещё один приток «холодного возбуждения». Понаблюдав за бултыхающимися, в ковше, гениталиями пытающимися, при малейшей возможности, вырваться из воды Она выплеснула воду и зачерпнула... кипяток! «Сидеть», — упредила Она, вызванное страхом, импульсивное желание подняться. Затем, наблюдая за Его, неприкрытым страхом, продолжила: