розыске, несмотря на прошедшие многие годы, показала подробно детали убийства, что выдавало в ней очевидицу событий, но только утверждала, что все это совершила некая темная сущность под личиною святой великомученицы Параскевы. Более того, в дальнейшем этот самый демон заставил ее совершать прочие непотребные вещи, склонял к свальному греху, ворожбе, идолопоклонничеству.
— А как же вы вообще ее нашли, с чего стали расспрашивать про преступление, совершенное в другой губернии, да к тому же еще много лет назад, кто ее мог опознать? — поинтересовался я.
— Да собственно, как обычно и бывает, задержали ее по другому делу, — ответил Новоелов, — в связи с ее сатанинскими выходками, по жалобе игумена Герасима, настоятеля Троицкого Тихонского монастыря. Этот достойный муж вел непримиримую борьбу с остатками бесовых суеверий среди местных крестьян и обнаружил, что эта самая Устиница организовала целую секту почитания Параскевы Пятницы, вытворяя неблагопристойности, о которых и говорить не можно. Виданное ли дело, что в последнюю засуху почитатели этого культа выкапывали кости прежних преступных людей, что были заложены на перекрестке тракта, и с этими ложными мощами бродили по полям, вымаливая у покровительницы воды необходимый дождь.
— Покровительницы воды?
— Да, — тараторил пристав, — они, видите ли, на самом ...деле под образом пресвятой великомученицы Параскевы поклонялись поганой бесовой сущности языческой Мокоши, то бишь мокрой богини. Та якобы опекала русское крестьянство, в особенности бабское племя, представлялась то коровой, утоляющей голод ненасытный молоком, то осиной трепетной, то пораненной ткачихой. И символ они придумали этого демона, вроде как крест...
— Только с кругами между перекладинами, — вскрикнул я.
— Вы, я смотрю, уже сталкивались с этой сектой, — усмехнулся мой собеседник, — выходит, знаете всё же историю Устиницы.
— Нет, — сникнул я, — в прошлый раз ко мне приходила сама Мокошь, только домовик так и не смог ответить, чего собственно она хотела от меня и, причем тут вообще вся эта ваша история. Там был ее храм, я думаю это священное для нее место. Такая необычная часовня.
— Опять, вы Кирилл Кириллович, свое воображение принимаете за действительность, — расхохотался Новоелов, — часовня та, случаем, не похожа на стрелу?
— Да, такая высокая, с зеленой крышей.
— С зеленой, — шмыгнул он, — только вы ведь ее видели без цвета. Где видели? Ну как же, ведь она у вас в кошельке и сейчас лежит на десятирублевой купюре. Это древняя святыня. По словам сектантов Устиновых такие стрелы в прежние времена изображали, простите за выражение, мужские достоинства, в небо устремленные. У них там все было замешано на плотских утехах и оплодотворении бабской сущности. Так вот они и принадлежали Мокоши. Позднее с приходом веры православной большинство из них было разрушено, а вот та, в Красноярске, стала храмом святой Параскевы. Язычники считали это символом поражения прежней своей богини и всячески противились церковным обрядам.
— Совсем меня запутали, — недоумевал я, — где бы я мог сталкиваться с сектой этой, да и о Мокоши я, если и слышал раньше, то