Бецмана по достоинству! Смотрите и удивляйтесь!
Посетители, шокированные и ослепленные, озирались по сторонам — и вдруг раздался чей-то визг, подхваченный, как эхо, разными голосами в разных углах... Охрана лезла в центр зала — но уже было поздно: грандиозная коллекция статуй Льва Бецмана ожила и зашевелилась. Юноши и девушки, голые и покрытые блестящей краской, потягивались, стоя на постаментах, и с обалдевшим видом смотрели вниз и друг на друга.
Кругом стоял крик, хохот и восторженная ругань; все вдруг смешалось в пестрый калейдоскоп, и охрана остолбенела, не понимая, кого хватать и что делать...
Один из посетителей, воспользовавшись шумихой, подбежал к высеребренной девушке, только что бывшей экспонатом, подал ей руку, помог спрыгнуть с постамента — и незаметно выскользнул с ней из музея...
— ... Аааа! Я еще никогда не выбегала голышом на улицу!... — кричала мне Майя на бегу.
Я тащил ее за руку к машине; на нас пялились сотни людей, и я сходил с ума, представляя, что она чувствует. — Зато на сцену еще как выбегала! — Аааай! Мамочки, кошмар какой!... Сцена — это сцена. Это работа. Там ЭТО — костюм... — Так и здесь костюм. Тем более — ты вся в краске... — Боже мой!... — ныла и смеялась Майя, пока мы бежали к машине. Хлопнув дверцей, она расплылась в кресле, выпустила из себя воздух — и засмеялась звонко и стыдливо, прикрыв голую грудь. — Сейчас-то зачем прикрываться? — спросил я, наживая на газ. — Не знаю... По инерции. А куда мы едем? — В постель. В мою, в твою — неважно. Все-таки на полу это делать проблематично — хоть в театре, хоть в музее. Ведь мы с тобой так и не кончили. Ни в первый, ни во второй раз, — бормотал я, зверея от того, что говорю ей такие немыслимые вещи.
Голая Майя всхлипывала от смеха, прикрыв лицо серебряными руками.
«Сильвия, Сильвия», думал я... И понимал, что никогда не смогу у нее спросить, правду ли о ней говорил Бецман.