Моя история. Цитадель

его лице я прочитал неподдельную радость, когда вошел к нему в квартиру. Нет, эта не была квартира, которую можно видеть у заядлых художников по фильмам или книгам. У него не были разбросаны ватманы, краски, кисти, не стояли среди комнаты мольберты. Самая обычная квартира, прибранная, чистая. Свои художественные принадлежности он хранил только в одной комнате, причём всё было аккуратно разложено, на полу не было следов от пролитых красок и растворителя.

— Это ты маслом рисуешь? — Спросил я Арсения, когда увидел на его мольберте очередную начатую картину.

— А, это? — Он посмотрел на картину, будто сам впервые увидел ее. — Да, масло. Видно же — сказал он так, словно обиделся за мою некомпетентность.

— Ну... Да. Ты же говорил, что хотел какими-то там мелками рисовать — продолжил я, вглядываясь в очередные очертания масок ужаса, которые Арсений успел набросать.

— Ты про пастель? Да, хотел. Но, это же другая техника. Не знаю, я привык рисовать маслом. Это как-то по-настоящему. Масло глубокое, ёмкое. Пастелью я хотел сделать несколько набросков, чтобы почувствовать разнообразие.

Я сильно не вникал в эти художественные нюансы, мне было интересно в этом только конечный результат. А чем он будет нарисован, думаю, не принципиально, ведь результат виден, и его можно уже оценить и сказать, нравится или нет.

Я разглядывал картины, висящие на его стене. Новых почти не было, с того момента, когда я последний раз был у него.

— У тебя много картин с пустым пространством, типа больших площадей, или полей, которые выглядят как бы издалека, и один человек на них. Маленький. Одинокий. — Я провелся рукой в воздухе, чтобы мысленно охватить ряд подобных картин, которые висели вместе. — Вот эти вот. Они несут какой-то единый оттенок.

Арсений любил рассказывать про свои картины, про историю создания какого-либо экземпляра, как пришла эта идея, как он её обдумывал, почему решил изобразить именно так. В эти моменты на его лице появлялась легкая улыбка скромного смущения, но в то же время глаза загорались неподдельным восторгом. Он любил говорить возвышенные фразы, чуть сдобренный щепоткой приторного пафоса. Но он не увлекался, замечал это за собой и вовремя останавливался.

— Да, так легче передать одиночество. Такие пейзажи должны выглядеть привлекательно для жителей больших городов, которые изо дня в день зажаты тесными улочками, стелящими между высоких каменных домов, катакомбами метро, тесной панельной квартирой. Я и сам за собой замечал, как меня притягивают широкие пространства, если мне удается оказаться в таких местах. В качестве единственного живого человека в них, я люблю представлять себя. И когда я рисую, то смотрю на эту картину не с той точки, с которой она видится зрителю, а точки того человека на ней. А потом просто думаю, как бы это выглядело с высоты. То есть, изначально, я представляю весь этот пейзаж не со стороны, а там, находясь в нем.

— Ну... Это скорее такое, очевидное физическое одиночество. Так? — Я захотел втянуться в