Верю, надеюсь, жду. Часть 5: Чудо

к себе, чтобы хотя бы вечерами иметь возможность разделять компанию жены без лишних свидетелей.

Вера, быстро приняв душ и переодевшись, не оставляет Виктора одного на растерзание, идет на кухню помогать с ужином и Дане с уроками.

— Мам, я останусь сегодня у Корин, — заявляет Даша, даже не подумав ради приличия спросить разрешения, закидывая рюкзачок на плечо и мимоходом засовывая кусок пиццы в рот.

— Я отвезу, — решительно вскакивает Виктор. Даша недовольно кривится, но сдерживает возмущение.

Она искренне привязана к «дяде Вите», и хоть давно уже не ребенок, видит и понимает происходящее, предпочитает молчать. Лишь однажды, еще до рождения сестренки, она язвительно спросила у матери, знает ли та сама, от кого беременна, но получив заслуженный втык от отца, слышавшего этого нахальное заявление, примолкла, лишь иногда Вера ловила насмешливый взгляд с едва заметной толикой гордости и уважения — ее предки то еще учудили.

Если сами мужчины еще и томились вопросом, кто же из них дал жизнь маленькому тирану в юбке, то вслух этого не обсуждали, решив оставить все как есть. Пока Ника была абсолютной копией Веры — с пушистыми, каштановыми локонами, золотисто-зелеными глазами, нежными прозрачными щечками и смуглой кожей. Если и был мужчина, на которого она была похожа — то это дедушка Миша, отец Веры, безоговорочный фаворит всех своих внуков. Характером же она была настолько самобытна, что пока было сложно сказать, что являлось частью ее врожденного темперамента, а что приобретено от постоянного общения с обожающими ее взрослыми.

Уложив малышей, Вера сидит на кухне, ожидая возвращения мужей. Первым приезжает Виктор. Застав Веру одну, в тоненьком шелковом халатике на голое тело, глаза его загораются, он подхватывает женщину на руки и тащит свою смеющуюся жертву в спальню.

— Устала, ласточка? Хочешь массаж? — мягко предлагает он. Вера усмехается, знает она, чем эти массажи заканчиваются, но снимает одежду и ложится лицом на постель, отдаваясь во власть сильных, чувственных рук, разминающих затекшие мышцы.

— Меня возьмете в компанию? — раздается в ее разомлевшем сознании голос вернувшегося Олега.

Вопрос риторический. Они спят с ней либо по отдельности, когда другому без надобности, либо все вместе, ни у одного нет приоритета. Только Верино абсолютное нежелание секса может командовать парадом. Но сейчас, когда она вырвалась из первого, самого тяжелого года с круговоротом кормежек, пеленок и бессонных ночей, она редко отказывает своим мужчинам, и сама сходит с ума от желания, что они в ней рождают. Всех троих близость давно уже не пугает, став привычной, когда нет разницы, каким образом достигается удовольствие, пока все вместе стремятся к пику, разделяя наслаждение поровну.

После лежат, обнимая все еще вздыхающую от счастья Веру.

— Люблю тебя, родная.

— Люблю тебя, ласточка.

— А как я вас люблю, — тихо признается женщина, благодаря за любовь, за преданность, за эту жизнь, за то, что переступили через себя ради нее. — Больше всех на свете.

Конец.