По следам Аполлинера 30. Ночь ошибок

главной цели и вновь просовываю одну из рук между нашими телами, чтобы направить своего упёршегося ей в ляжку упрямца туда, где ему давно, вроде бы, положено было быть.

И опять ощущаю давление её ладошек на моё темя.

— Пожалуйста, миленький! — вдруг довольно внятно шепчет маман. — Мне так понравилось... Ну, то, что было у нас тогда... под ветлой... Это было так восхитительно, что мне захотелось снова... Можно?

На сей раз до меня доходит, что же ей более всего желательно, и я моментально исполняю её просьбу: отползаю чуток на коленях, опуская на пятки таз и прикладываю к её промежью свои уста. Пробегаю губами по лохматке, и, обнаружив наполовину вывернутые срамные губы, принимаюсь лизать их. Охи и ахи усиливаются, таз заёрзал, а когда мой язык упирается в разбухший и затвердевший похотник и я его беру в зубы, ей уже становиться не в мочь сдерживать свои истошные стоны.

Они не прекращаются и тогда, когда я — не столько потому, что мой нос не очень-то приятно чувствовал себя в густых завитках на её лобке, но и для того чтобы прекратить эти ужасающие звуки, вырывающиеся из её уст, подаюсь сильно вперёд и накрываю их своим ртом, одновременно ухитрившись, снова просунув под себя руку, схватиться за свой дротик и ввести его в развороченную расщелину.

— Ах, ох! Миленький ты мой! — продолжает чуть ли не выкрикивать она.

И случается то, что только и могло произойти в этих обстоятельствах.

— Лида! — вдруг до носится до нас голос. — Что случилось?

Мы замираем, парализованные страхом.

— Лида! Что с тобой? — повторяет свой вопрос невольно разбуженный нами отчим.

И я чувствую, как его рука касается волос на моём затылке.

Реакция моей маман была молниеносной: она скидывает меня с себя, поворачивается к нему лицом и произносит:

— Ах, действительно, что это со мной? Кажется, что-то приснилось...

— Что-нибудь плохое? Ты, вроде бы, стонала...

— Нет, что ты! Напротив! Что-то очень-очень прелестное... Но спи-спи, завтра расскажу, если не забуду.

Осознав, что смертельная опасность миновала нас, я пробую, было, возобновить свою кровосмесительную забаву, но, обняв маман за плечи и прижавшись к её заду, неожиданно ощущаю что-то неладное со своим хоботком. Просовываю к нему руки и обнаруживаю, что вся его былая напряжённость и твердокаменность куда-то улетучилась и что в мой ладони что-то вроде мышиного хвостика.

Очевидно, то же самое ощутила и моя маман. Выждав пару-другую минут, она поворачивается ко мне, обнимает меня, нежно целует и шепчет на ухо:

— Кажется, он снова заснул... Пронесло... Но не будем больше гневить Бога... Тихонечко вставай и улепётывай отсюда... И чтобы через минуту тут твоего духа не было!

— Но мне же надо одеться...

— В коридоре сделаешь... Подожди за дверью, я вынесу...

30. 6 — и не тётя и не г-жа Жукова..

Ждать приходится прилично. Маман моя явно не спешит собрать мои пожитки и вернуть их мне. Наконец, она выходит в коридор. Мы, не сговариваясь, обнимаемся и целуемся, но теперь в наших