По следам Аполлинера 30. Ночь ошибок

ласках нет никакой страсти.

— Слава Богу, — говорит она, — что всё так обошлось. И как это только я отважилась пойти на такое! Сама себе удивляюсь... Тебе помочь одеться? Тут так темно, ничего не видно.

— Помоги. Где мои кальсоны!

— Вот они... Обопрись о меня и просовывай одну ногу, потом другую...

Я повинуюсь, и когда она, натягивая штанины мне на бёдра, словно невзначай, касается моих причиндалов, я чувствую, как их словно ласковая молния пронзила и они будто бы малость встрепенулись.

— Носки сам наденешь?

— Сам.

— И ботинки?

— Спасибо, справлюсь... А ты иди, а то замёрзнешь...

— Не замёрзну!... Внутри меня такой пожар разгорелся!... Не знаю, что и делать с собою... Вот сорочка, просовывай руки в рукава, я её подержу... Вот так!... Теперь дай-ка обниму тебя, непутёвого, и поцелую.

И тут совсем рядом раздаётся:

— Это кто это в такое позднее время у меня под дверью обнимается и целуется?

По голосу сразу же становится понятно: это Татьяна Николаевна.

— Ах, вот это кто! — продолжает она, ощупывая нас. — Маман прощается с дитятей, называя его при этом непутёвым!

— А разве это не так? — возражает маман, поглаживая мне щёки.

— Кто ж сомневается! Только откуда и куда он, непутёвый, путь держит?

— Откуда, не ведаю, и куда путь держит, понятия не имею, — ведь он же у меня непутёвый! Попробуй, попытай его! А мне пора и в постель возвращаться.

— Пора, Лидочка, пора! — слышим мы вдруг голос из открывшейся двери её комнаты...— Что это вы тут за беседу устроили, в коридоре, да в такую поздноту?..

— Да вот, — берётся объяснить Татьяна Николаевна, — ваша драгоценная супруга пробует урезонить вашего Сашеньку, который вдруг превратился в лунатика. Наверно, плохо его лечили в больнице.

— Саша? Лунатик? Я чем-нибудь могу помочь?

— Да нет, ничего особенно страшного. Забирайте-ка лучше с собой Лидочку, а я попытаюсь докончить то, что она начала. Думаю, все будут довольны.

Беседа принимает интересный для меня оборот, и я молча жду, куда он обернётся.

— Слышишь, Лид, что предлагает Танечка? — продолжает мой отчим. — Пойдём, раз ничего страшного нет. Уже поздно, и всем спать пора.

— Иди-иди, — присоединяется к его уговорам Татьяна Николаевна. — Ты, что могла, уже сделала. Позволь мне испробовать на нём мои педагогические способности и попытаться направить его на путь истинный... Надеюсь, ты не против?

— Да что ты, Танечка?! — восклицает маман. — Конечно, конечно!... Желаю тебе удачи!

После чего, обнимает меня, целует и говорит на прощанье:

— Будь, Сашенька, паинькой и слушайся во всё свою тётушку!

Когда мы остаёмся одни с Татьяной Николаевной, она берёт меня за руку и начинает строгий допрос:

— Ну что, непутёвый племянничек? Где прохлаждался? А ведь грозил заявиться ко мне среди ночи!... Напугал меня так, что я глаз не смогла сомкнуть...

Уловив в её суровом тоне скрытую досаду, я принимаюсь, подыгрывая ей, оправдываться:

— Я как раз и шёл к вам, чтоб напугать ещё больше, да вот маман перехватила меня у самых ваших дверей...

— Значит, засаду тебе