а их дети подбадривали меня.
Это было прекрасное время с прекрасной семьей. Симона и Жорж искренне любили друг друга, сочетая в себе страсть юного романа и зрелость установившейся любви. Они полностью доверяли друг другу. Их дети были умными, энергичными и подвижными, но воспитанными и любящими. Я мог видеть, как стабильность брака Симоны и Жоржа давала им уверенность в их процветании. Они были верны своему слову: никогда не упоминали о Карен, хотя, должно быть, видели ее в Монреале.
Однажды утром, когда все остальные были где-то еще, Стефани спросила, не можем ли мы с ней «поговорить по-взрослому». Она сказала, что ей всегда нравилась тетя Карен: она была такой красивой и милой. Я ей тоже понравился, сказала она, заметно покраснев, но она не может понять, почему я никогда не приезжал в Монреаль с тетей Карен и почему сейчас я не живу в Олбани с ней и бабушкой Дю Монт. Она спросила свою маму, которая сказала ей, что тетя Карен сделала со мной нечто ужасное, но если она захочет узнать больше, ей придется спросить у меня, что она и сделала.
— Не говори, если не хочешь, — ответила она на мой вздох, глядя на свои руки, сложенные на коленях. — Но она все еще говорит, что любит тебя, — она посмотрела мне в глаза, — и я не понимаю, как она могла сделать с тобой что-то настолько ужасное, если любит тебя.
Что ж. Я бы попытался дать ей очищенную, в стиле Диснея версию всего, но ее у меня не было.
— Дядя Роб, я знаю о сексе. Я знаю, что моя биологическая мать изменяла папе, и насколько сильную боль это ему причинило. Тетя Карен изменяла тебе? Проблема в этом? — Пока я пытался понять, как с этим справиться, я увидел, как что-то светлое двигается в темноте возле угла холла. Мари. Двенадцатилетняя. Ой.
Стефани тоже это увидела.
— Заходи, Мари, ты сможешь услышать это из первых рук. — Я совсем не был в этом уверен. — Я знаю, что ей всего двенадцать, но она все время подслушивает, как мы разговариваем с мамой. Ей так же любопытно, как и мне, так что, мне все равно придется ей рассказать, поэтому мы можем не таиться. — Мари совсем не смутилась, она улыбнулась, плюхнувшись по другую от Стефани сторону меня.
— Так ты говорил..? — подтолкнула меня Стефани.
Я дал им самые основы с минимальными эмоциями, насколько мог: их дедушка познакомился с Карен в Олбани, соблазнил ее, имел с ней роман в течение двадцати лет, все об этом знали, кроме меня, а я узнал только несколько месяцев назад, когда увидел картину. Их милые молодые лица стали грустными, затем мрачными.
— Это ужасно, — решительно заявила Мари, сверкая голубыми глазами. — Ужасно, ужасно, ужасно. Как она могла так поступить с тобой и при этом говорить нам, что любит тебя? Она просто не любит, вот и все. И не может. Она — лгунья,