чтобы выяснить обратное. Мы жили в своего рода временном переходном центре города, где вас знают очень мало соседей и только в течение короткого периода времени. Филипп поселился в моей кровати. Он взял на себя все то бремя, что я изо всех сил пыталась нести. Он стал моей опорой против жестокого мира.
По выходным он навещал Аврил. А потом Аврил приезжала к нам в гости. В те ночи он спал с ней, но днем мы с ним становились парой. Мы подружились с ней, и по сей день это — самые странные отношения, которые у меня когда-либо были. На Рождество 1990 года я поехала с мальчиками в Монреаль. Это было и лучшее, и худшее Рождество в моей жизни. Оно было худшим, потому что Роб находился в Персидском заливе, и я почти не получала от него звонков, кроме одного короткого в Рождество.
Но оно было и лучшим Рождеством, потому что я чувствовала себя частью семьи. У меня было положение, место. У расширенной семьи Дю Монт были большие собрания, иногда до сорока человек со всеми родственниками Филиппа и Аврил. Я быстро обнаружила, что у меня там есть постоянное место, я — компаньонка Филиппа.
По своей наивности я думала, что меня будут рассматривать как нарушительницу или просто будут терпеть, но ошибалась. Меня приветствовали как члена семьи. Они признали, что, если бы я не могла быть со своим мужем, то уж конечно, была бы с Филиппом. В конце концов, это было мое место. Это было в то Рождество, когда была сделана единственная ошибка. Филипп решил в своем доме в Монреале, что ему нужно написать меня, немного освежив память. Он начал планировать картину, рисовать эскизы. Это должна была быть картина меня утром, обнаженной прямо с постели. У него была потрясающая память на детали. Когда мы вернулись в мой дом, он начал писать. Я позировала ему. Это была работа любви. Он закончил картину в марте. До возвращения Роба оставалось еще три месяца. Филипп уехал за два дня до возвращения Роба домой...
В течение года после этого мой роман с Филиппом вошел в полную силу. Роб вернулся домой больным. Он не был самим собой, и я все еще опиралась на Филиппа. Тем временем Аврил порвала с Томасом. Ей был нужен Филипп, поэтому он стал проводить больше времени в Монреале. Когда его работа по реставрации закончилась, мы оба знали, что она окончена, но еще не закончена. Следующие двенадцать лет мы оставались близкими друзьями, почти семьей. Я звонила ему как минимум раз в две недели. Я организовала ежемесячные командировки, чтобы мы могли быть вместе. Когда инсульт унес моего Филиппа, я обезумела.
После похорон мы собрались в доме в Монреале. Аврил, я и еще трое были его женщинами. Мы впятером испытывали настоящее горе. Аврил сказала мне, что другие женщины значат гораздо меньше, чем я.
— Ты была его особенной любовью, —