Он был в паре шагов от того, чтобы кончить (он еще не решил, куда), и теперь его позабытый член болтался, как вздернутый в поле негр. Естественно, он был недоволен. — Ты че, оглохла?! А ну, поднимайся!
С этими словами он за волосы поднял ее голову... и замер. С этой женщиной происходило что-то... странное. Еще несколько секунд назад она старательно вылизывала его хозяйство в обмен на свою жизнь, а теперь... Глаза закатились, оставив мутные белки. По подбородку тянулся ручеек слюны и, срываясь, капал ей на грудь. Из носа, оставляя кровавые шлейфы, медленно стекали две крупные капли. Она была словно в трансе, не реагируя ни на крики, ни на тряску, ни на шлепки по щекам. В итоге он пришел к самому «разумному» решению: сделать то, что ему и говорили.
— Я не знаю, что за хрень с тобой творится, но я могу положить конец твоим страданиям, — сказал он, доставая револьвер и взводя курок.
У него не было ни шанса заметить стремительно приближающуюся тень...
Сапсан издал раздосадованный клекот. Он уже довольно долго парил в небе в поисках добычи, и вот она нашлась. Упитанная луговая собачка, замечательное лакомство. Стоит только дотянуться... Но совсем рядом находились два человеческих существа. Самые медленные, но в то же время самые опасные хищники на планете, с маниакальной увлеченностью уничтожающие друг друга. Вот и сейчас самка поедала самца заживо, а он не препятствовал. Возможно, она впрыснула ему нейротоксин. Этот вид определенно болен, и его ждет скорое вымирание. Но, тем не менее, сапсан, как и его собратья, как и почти все другие звери, предпочитали держаться подальше от двуногих зверей. Так что обед придется поискать где-нибудь в другом месте.
Внезапно яркое свечение привлекло внимание птицы. Это сияла самка. Этот свет был очень ярок, от него буквально болели маленькие темно-карие глаза-бусинки, но по какой-то причине отвести от него взгляд не получалось. Сапсан никогда не видел ничего подобного. Человеческие существа не должны так сиять. Как будто птице было мало потрясений, по телу стала разливаться какая-то вялость, словно ей самой впрыснули нейротоксин. Сперва хищник запаниковал, но эта вялость быстро переросла в приятную истому, не мешающую лететь. Это было в высшей степени странно. Но куда страннее было ментальное состояние сапсана. Его мысли стали путаться, наваливаться одна на другую, вовсе пропадать. И одна новая мысль появилась так неожиданно, словно была подкинута кем-то извне. Ее как будто забивали в голову. Идея переросла в убеждение, убеждение — в намерение. А смысл заключался в следующем: двуногий зверь-самец — невероятно привлекательная добыча.
— Эй! Ты чего-его? Чаво остановилась-илась? Эй? Ты слышишь-ышишь? Я тебя спрашиваю-ашиваю? Что за фокусы-кусы? Ты че, оглохла-охла?! А ну, поднимайся-айся!
Самец начал издавать характерные для его вида звуки. Если поражение нейротоксином и было, то его эффект уже прошел. Но сапсана это не пугало. Он был охотником, а двуногий зверь — добычей, и после того свечения появилось необъяснимое чувство превосходства