бурной ночи. — Соски болят, будто у меня телята. Он и есть как теленок — высасывает прямо с нервами... и с душой. Тянет, тянет душу из соска, а я умираю. Так странно... там, между ног, мы... по-разному бывает: то мы целуемся там, так же, как губами, то... он терзает меня. Я так и представляю себе: что я лань, а он тигр — рвет меня на куски, отрывает клочья мяса... И я не знаю, что мне больше нравится — первое или второе...
— Так хочется, что он меня тоже целовал там, как я его, — говорила она, подставляя мистеру Бумслэйву свою цветную голову.
— Попроси его.
— Не могу. Стесняюсь... Странно так: вам не стесняюсь рассказывать, а его стесняюсь... Он же совсем дикий у меня. Он ничего не умеет... ну, в смысле, умеет выживать, следы понимать, защитить меня и все такое... а посуду — и то не умеет мыть.
Иногда Рэй не входила, а влетала в салон, как мотылек, закатывая свои черные глаза до потолка. Это означало, что мистеру Бумслэйву нужно было ожидать либо шокирующих откровений, либо душерадирающих жалоб. Время от времени то и другое соединялось вместе:
— Я видела, как он смотрел на нее... А потом долбил меня так, что я телепалась, как тряпка, в его руках, и вопила от кайфа, хоть и знала, что долбит-то он не меня, а ту, другую, которую увидел... Проворачивался во мне до самых мозгов, за обе сиськи сгреб, как за лямки... совсем озверел — по заднице, по заднице меня, с размаху так, и больно! А я от боли еще больше голову в подушки, и задницу еще сильней выпячиваю кверху, чтобы он вдолбился туда весь, с потрохами, и чтобы она лопнула от его долбежки и от боли, и чтобы вся я лопнула, потому что я не могу больше так!..
7.
Потом Рэй снова перестала приходить.
Мистер Бумслэйв не искал ее, а просто ждал, как и раньше. Месяц, другой, третий...
Потом она все-таки пришла. Обросшая, с тусклыми прядями и глазами. Пришла и застыла на пороге.
— Что? — спросил мистер Бумслейв. — Не идет?
Его волосы были раскрашены, как когда-то у Рэй, во все цвета радуги — желтый, красный, зеленый, синий.
— Эээ... Просто неожиданно очень.
Парикмахер отодвинул кресло, и Рэй села туда.
— Как обычно?
Она качнула головой, и мистер Бумслэйв замер на полдороги к краскам.
— Нет. Надоело. Давайте просто все налысо.
— Ты... уверена?
— Да, блядь. Уверена, ебаный в рот, — тихо сказала Рэй, и он молча взялся за машинку.
Когда последняя выцветшая прядь упала на пол, и мистер Бумслэйв вымазал щетинистый череп кремом, белоснежным, как сливки, облысевшая Рэй стала говорить:
— Он просто сказал, что ошибся. Сказал, что подумал, что я самая красивая из женщин, и не знал, что есть еще красивее. Для него все так просто. Он же не знал! А со мной, он сказал, может дружить, как с мужчиной. Потому что красивых женщин много, и он хочет всех их перепробовать.