Когда приходят великаны

вооруженных копейщиков. Пошли на челубеков войной. В таком-то отряде и оказался Атав.

Дружно зашагали воины на верную смерть, и плакал хутор, провожая своих мужиков. Одна только Умана от радости усидеть не могла. Пустилась по дому в пляс. Пела и смеялась. Наконец–то! Заживу своим умом и хозяйством! Вот радость-то! Только бы миловали боги, и не пришлось понести от мужниного семени. Совсем Умане не хотелось ребенка от нелюбимого.

Первым делом собрала она из камней печку, как учили в родной деревне. Меж печью и стеной устроила полати, где в тепле можно было лежать или травы сушить. Побелила стены. Сколотила своими руками кровать, сшила подушки да одеяла. Стало в избе тепло, уютно и светло. Вся деревня стонала и плакала — война! А Умане счастье. До весны подняла она хозяйство и зажила припеваючи. Даже наличники на окнах раскрасила. Научилась сыр варить из коровьего молока, печь блины. Отъелась, зарумянилась, округлилась.

Достала раз по утру она мешочек с резными рунами, что припрятала, когда из родного дома в чужое село ехала. Раскинула на столе и смотрит, хочет судьбу свою узнать. Вернется ли муж? Странное говорили руны. Обещали: где один был, станет два, а где пять было, станет шесть. Обещали защитника невиданно сильного.

Вот только вместо защитников нагрянули на деревню захватчики. Как только подтаял снег, явились в селение челубеки. Защищать дома было некому — все крепкие мужчины ушли. Канул отряд людей, что зимой в наступление вышел, никто домой не вернулся. Сдвинулась человеческая граница. Кто остался, был или стар, или слаб, или еще ходить не умел. Девки оружия в руках не держали, не принято было. А потому челубеки в людской деревне сразу на правах хозяев стали.

Жечь избы было не в их обычаях, к чему добро зря изничтожать? Стал квартироваться воинский отряд в деревне Уманы. Вламывались в дома обиженные людьми челубеки без церемоний, требовали еды, медовухи и девок. А если не давали — брали силой.

Испугалась Умана, затворила дверь на все засовы, сундуком подперла. Спряталась под кровать и лежит, пошевелиться не смеет. Медленно время идет, тихо вокруг — ни криков, ни плача. Как будто и не враги пришли на хутор, а мирные люди. Вдруг в дверь раскатисто заколотили.

— Отворяй, хозяйка! — загрохотал кто-то снаружи густым басом.

Умана не шелохнулась.

— Отпирай, любезная! Не то сам открою! — пригрозили хрипло.

Незваный гость выждал еще немного и махом высадил хилую дверь в избу. От удара сундук к стене отлетел и в щепки рассыпался. Гулко топая, вошел великан в чужую хату. Пахнуло на того теплом жилья и свежевынутым из печи хлебом. Девица увидела из-под кровати две здоровенные ножищи в кожаных сапогах на меху. Половицы под весом челубека прогибались.

— Ну и хоромы у тебя! — подивился великан. — Красота! Стены белёные, печка топлёная. Буду у тебя на постое.

Уманка, онемев от страха, наблюдала и слушала. Вот стянул гигант огромные меховые сапоги. Встали сапожищи в углу, точно отрубленные ноги мамонта. На голых ступнях