На краю обрыва

тебя.

— У нас есть ещё пара часов до рассвета, — блондин прижался губами к местечку между плечом и шеей мужчины и сам не поверил в свои слова.

Было ли это влияние тёплого человеческого тела или тех воспоминаний, которыми юноша мучился с осени, но он хотел Лингренда, хотел чувствовать его в себе и принадлежать ему целиком.

— Только потом тебе придётся возвращаться в сторожку одному.

— Просто побудь со мной эти пару часов, — Лингренд погладил юношу по спине, — день без тебя будет долгим. Не волнуйся, я неплохо плаваю. Если не будет шторма, выберусь.

Том еще мгновение сомневался, а потом подумал: «Будь, что будет», — и стал целовать Тиля в губы уже страстно, отдаваясь во власть желания. Совесть его упрекала за жажду обладать тем, что должно претить нормальному человеку, но Лингренд сошел с ума еще тогда, когда на рассвете оседлал Черногривого и поехал на побережье. Что терять еще? Что он променял на ласку этих прохладных рук, гибкого прекрасного тела, которое только прятало под ангельской внешностью ужасные раны и горе? Только свою распланированную до тошноты жизнь, красавицу жену, будущих детей, должность командира городской стражи, теплую широкую постель и посиделки с друзьями за пинтой пива в баре Лондона. Не слишком много, как ему казалось, и одновременно — всё.

— Тиль... О, Тиль... Прости меня. Прости!

Том просил прощения за то, что раздевал парня, целовал без разбора лицо, шею, плечи, прижимал к себе и хотел близости. Он просил прощения за то, что на деле все-таки оказался таким же, как и все, с той лишь разницей, что к этому белокурому чудовищу у него были чувства.

— Пожалуйста, не останавливайся, — Тиль прижимался к брюнету всем телом, а его пальцы путались в мелких пуговицах рубашки человека, — я хочу этого, правда.

Юноша сам не понял, в какой момент проклятие стало благословением, и то, что раньше вызывало только боль, страх и унижение, стало приносить удовольствие и желание продолжать существовать. Призрак добровольно отдавал себя тому, кто не заставит страдать, как остальные, а даст возможность принять все чувства до конца и закричать не от боли, а от единения сущностей.

Тиль ласкался и ласкал в ответ, и это уже были не расчетливо-холодные прикосновения, как когда-то в сторожке. Сейчас блондином двигали его чувства, и он совершал ошибки, неточности в ласках и касаниях, но делал это только по собственному желанию.

Они слились воедино, лежа на песке. Том был осторожен, словно все это происходило для Тиля в первый раз, но, как оказалось, до этого момента Лингренд даже не представлял, что бывает так хорошо! У него и раньше были любовницы и даже любовники, но он никого не любил по-настоящему. Сейчас все было особенным: каждое касание, каждый поцелуй, каждый стон на губах и каждый тяжелый вдох. А потом — крик и блаженство на грани реальности.

Голова с растрёпанными светлыми волосами лежала на плече Тома, и Тиль задумчиво водил пальцем по его груди, что-то