На следующее утро завтрак проходил в обстановке повышенной учтивости. Все всё понимали и про себя учитывали нюансы недавно установившихся отношений.
Вероника спит с Михаилом, который к тому же взял в оборот Катю. Настя втюрилась в Андрея, но это временно. Вездесущая Вероника разбавляет лямур и там, и сям. Подливает масла в огонь пикантными шуточками:
— А вы, дядя Миша, лавку помягче не могли сделать? — хмурится она, надувая щёчки.
— А что так? — Миша ухмыльнулся, чуя подвох.
— Попа болит здесь сидеть, вот что!
Настя с Катей так и покатились со смеху. Они уже получили отчёт о ночных потрахушках Алашеевой, и теперь каждое слово шалуньи о том, что попа болит, вызывало у них дикий хохот.
Миша кхекал вместе с девчонками, даже то, как сидела Алашеева, боком, подвернув под себя ноги, смешило его несуразностью и двусмысленностью положения.
— Так не сиди так. Сходи вон на озеро, искупнись, — сказал он, почёсывая двухдневную щетину.
— Чтоб у вас так же попа болела, что на озеро надо идти! — Вероника показала язык, и девчонки опять тихо заржали, давясь от слёз, шмыгая носиками.
Андрей, единственный, кто не знал подробностей, тихо улыбался, сводя брови над переносицей. Ему оставалось лишь догадываться о том, что произошло. Попа Вероники явно находилась в центре всеобщего внимания.
Миша поднялся и через секунду вернулся с диванной подушкой.
— На вон тебе, — протянул он Веронике мягкую седушку.
Алашеева радостно подскочила, придерживая сарафан двумя руками.
— Спасибо, папуля, — с придурью в голосе пропела она. Её губы потянулись к Мишиным, но нашли лишь щеку. Громким «чмок» она вызвала очередной приступ хохота.
— Да угомонись ты уже, — пыталась сбавить градус Настя. Раскрасневшись, она испытывала странный стыд за отца, который так открыто заигрывал с Вероникой.
После завтрака Корчагин собрался съездить в город.
— Надо мяса прикупить, — сообщил он, заглядывая в морозильную камеру на кухне.
Катя Солнцева, возившаяся здесь же у раковины с посудой, робко спросила:
— А можно с вами?
Миша выпрямился, мельком взглянул на дочь, стоявшую в дверном проёме. Презрительная ухмылка на её лице говорила о многом. Ещё бы, Катя сама навязывается, ревнует, видимо, к Веронике. Вот и решила проявить инициативу.
— Конечно, можно, — Миша оскалился.
Он без зазрения совести лапал блестящим прищуром очертания ягодиц, талии и грудок под розовым платьем Солнцевой. Может быть, сегодня она наконец расстанется с детством? Её водянисто-сладкий вкус, берёзовый, пьянящий, ещё не остыл на его губах. Спешить не хотелось. Да и куда спешить-то, если девушка сама лезет на кукан?