ухмылялась. Сложив руки на груди и закинув ногу за ногу, она краем уха слушала увещевания матери:
— Посмей только ещё раз эту Веронику пригласить. Я тебя высеку так, что на задницу не сядешь. Поняла меня?
— Ага, — кивала Корчагина.
— Что ага? — мама вывернула шею с переднего сиденья.
— Всё поняла, — Настя апатично кивала, застывшим взглядом провожала знакомый лес и полоску озера, мелькавшую за опушкой.
— Поняла она, — бубнила мама. — Поняла, что ничего не поняла.
— Да всё я поняла! — огрызнулась Корчагина, покосилась на Катю. Взгляды сестёр встретились, улыбка скользнула там, заразила тут, обе они покатились со смеху, заржали, давясь в кулачки. До слёз хихикали, вытирая распаренные личики.
Обессиленные матери сидели молча, сопели и хмурились. Незнакомый мужчина-водитель увозил всю честную компанию подальше от разврата и, как матерям казалось, зловредной Вероники, учинившей весь сыр-бор.
Для Корчагиной и Солнцевой летняя практика подошла к концу, начинался новый учебный год.