Дочки-матери. Главы 37—45

маечки, погладили.
Она подняла на него пытливый взгляд и тут же опустила глазки на его губы. Невыносимо страшно было заглядывать в чёрное мерцание зрачков Михаила Анатольевича. Он буравил её откровенно и вызывающе, будто оценивал смелость с её стороны, которой отродясь не водилось.

— Ты боишься, — догадался он.

Она опустила взгляд ещё ниже. Он взял её двумя пальцами за подбородок, приподнял личико, но глазки её оставались внизу, веки опустились, ротик приоткрылся. Она испуганно дышала, чувствуя несоразмерность возможностей и намерений.

— Чего ты боишься? — спросил он спокойно. — Меня?

Она помотала головой.

— А чего?

Она перевела взгляд на его член, и тут же увела взгляд в сторону.
— Что? — он улыбнулся, следуя её взгляду. Заглянул вниз. — Мой член, да?

Она легонько кивнула.

— И что? Он такой страшный?

Она пожала плечами, выдавливая улыбку.

Миша хмыкнул, расплылся в улыбке.

— Знаешь, что я делаю, когда чего-то боюсь?

— А вы боитесь? — она с недоверием подняла глаза, бровки сошлись.

— Конечно, — он улыбался. — Только дураки не боятся.

— А чего вы боитесь? — она облизнула губки, теперь с любопытством ловя его взгляд.

— Много чего, — Миша улыбался. — Смерти, например.

Она хлопала ресницами, улыбаясь недоверчиво.

— И что вы делаете? — спросила она.
— Я, — он задумался, — бросаю вызов. Каждый раз когда боюсь чего-то, представляю, что это уже случилось. И вот я уже не боюсь.

— А-а, — она вывернула нижнюю губку, нахмурилась. — И как вы смерть представляете?

Миша криво усмехнулся.

— Как успокоение души и тела, как приятный бесконечный сон.

Его взгляд улетел к шумящим на ветру кронам деревьев над головой. Руки сместились на Катину спину, нашли лопатки. В этом жесте Катя почуяла близость нового порядка, будто Михаил Анатольевич только что обнажил перед ней душу.

— А я боюсь боли, — произнесла она, также вглядываясь в лес вокруг погрустневшим взглядом.
Миша хмыкнул.

— Боли во время секса?

Она кивнула, втягивая губы, опуская глаза.

— Тебе уже было больно?

Она невольно свела плечики, повернула головку набок.

— Вот видишь, ты боишься боли, как я смерти. Может, там и не больно совсем.

— Может, — она улыбалась краешком губ.

— Ты уже выбрала, с кем хочешь попробовать?

Она облизывала губы, взглядом выискивая в лесу, за что зацепиться. Но, как назло, сплошная стена листвы не обещала ничего интересного.
— Да, с вами, — сказала она и сглотнула, чувствуя, как кружится голова от новой волны адреналина.

— Это очень, — Миша вздохнул, — приятно, что ты так решила.

Катя прыснула со смеху, Миша присоединился к ней. Они смеялись долго, накопившееся напряжение разлилось приятным теплом в душе обоих заблудившихся скитальцев.
Он притянул её и, вновь приподняв за подбородок, нежно накрыл губами. Катя, ни разу не целовавшаяся в жизни, обомлела и покрылась мурашками. Голова закружилась, сердце испуганно запрыгало в груди. Её руки обхватили широкие плечи дяди Миши, она задыхалась, глотала воздух, наслаждаясь поцелуем. Он давал ей передохнуть, не выпуская из объятий. Рот дяди Миши, настойчивый и бойкий, захватил Катю. Она почувствовала себя игрушкой в его сильных губах. Его язык прокладывал путь к дёснам, между зубов. Она