Тридцать три. Часть 12

крутого нрава, в большинстве своём, староверы. Но приходил в село на заработки, и не только, разный люд. Молодёжи, да и детей почти не было, все в городе, в интернате. Стерегли меня от них, хоть и было мне в ту пору всего десять лет. Стращали лютым народом, а что в них страшного не говорили. Однажды летом пошли мы с матерью за малиной, много её тогда уродилось. Набрали полные корзины и по дороге домой решили искупаться, уж больно жарко было. Разделись, я догола, а мать только в исподней рубашке осталась. Вода тёплая, прозрачная, видно, как рыбины плавают, да много так. Решили мы изловить хоть одну. Мать рубаху долой, завязала мешком и ну гоняться за рыбой. Визгу, писку, смеху на весь лес. Поймали-таки мы рыбину, загнав её на отмель, в заводь. Идём к одежде, а нет её. Туда, сюда. Пропала. И кому понадобилось старьё. И до посёлка всего — ничего, но голой не пойдёшь. Ладно, я — дитя, а матушка? Женщина видная, в теле, даже видя её в одежде, мужики голову теряли. И тут выходят из кустов четверо пришлых, гогочут, рожи масляные, и одёжу нашу в руках держат. Мать попыталась было отнять, но куда там. Начали они её лапать. Двое держат, а третий штаны спускает. Я думала он ремень достаёт, и бросилась на него с кулаками. Отшвырнул он меня небрежно, и сказал, тому, что помладше, чтоб держал меня или занялся мной, если хочет. Снял штаны главарь их, и вижу, торчит у него палка, чуть меньше моей детской ручки, и суёт он её матери между ног. Я даже кричать от удивления перестала и пока глазела, как мать насилуют, насадил меня сзади себе член, этот, молодой. Думала, разорвал он меня, так больно было. Завизжала я. Обернулась мать, увидела, что и меня снасильничали, вырвалась, схватила дубину и одним ударом снесла молодому пол головы. Упал он, кровь хлещет, я на него и сижу у него на члене. Он бьётся в агонии, а ещё возбуждённый член ходит во мне. Страшно сказать, но приятно мне стало, и от того, что наказала его мать, и от того, что чувствовала я его в себе. Мать потом посадили, за убийство. Умерла она там, в тюрьме. Отец долго страдал, пил сильно. От стыда подальше уехали мы с ним сюда. Всё хорошо было. Но однажды, кто-то у него на работе разнёс сплетни, о том, что случилось. И не виновата я, что меня насиловали, а смотреть стали, как на гулящую. Пришел как-то отец в подпитии и изнасиловал меня, мол, всё равно порченная. Он пьёт и меня ебёт. Плакала я, молила его. А он — кормлю, значит и имею. Так и жили. Хорошо хоть не забрюхатела, кончал он в меня, и ни о чём не думал. Закончила я школу и уехала от него в Иркутск. Поступила в институт. А