Поэма. Вечер. Синие чернила

кончит — нет вопроса!

Он очередь тебе займёт!

Нет, попрошу у нашей примы

Тебе без очереди дать!

Ну, хочешь спариться с любимой,

И кончить в новенькую блядь?

Пока совсем не растянули,

Мой Вовка и его отец,

Хотя, той ночью, ей впихнули

И в десять дюймов «огурец»!

Ну, я пошла. Там — пересменок,

Решил любить — не уходи,

А то — лишишься сладких «пенок»,

Ведь только «прорубь» впереди!

Вновь тишина на поле срама.

Открыто банное окно.

Галине не понятна драма,

Ведь в ней все мысли про одно...

Вдруг, средь смешливости мужицкой,

Расслышал слабое: «пускай»,

И снова скрипы половицы,

И самки возглас «Ах!» иль «Ай!»

Вернулась. Значимость хозяйки.

Взгляд превосходства, свысока.

Крива усмешка без утайки,

Жест: в повелении — рука.

— Идём, она тебя просила

Не мешкать, и прийти скорей,

Пока Володька с новой силой

Не побывал сегодня в ней!

— Всем — перекур! Муж всунет дуло!

С усмешкой, после, для меня:

— Супруга к бляди в круг воткнула.

Любитесь, хоть в теченье дня!

Сквозь строй ухмылок и усмешек

Взошёл к жене, на эшафот,

К измученной бардовой, нежной,

И словно пламень взглядом шлёт:

«Прости, — мне шепчет дорогая.

Я не сдержалась, не смогла,

Во мне волна растёт такая,

Чтоб всем и каждому дала!

Я не могу остановиться,

Всё время хочется ещё,

До безразличья, с кем сшибиться,

И здесь желанье не при чём!

Мне, видно, с чаем что-то дали,

Я только чашку допила,

И мысли так защекотали,

Что, как безумная была!

Ведь я сама их попросила,

Чтоб облегченье испытать,

Но необузданная сила

Изнеможеньем, просит дать.

И всё по кругу. Снова, снова,

Мне надо, надо испытать

Миг извержения мужского!

Прости. Твоя супруга — блядь.

Не уходи! Средь этой своры

С тобой лишь буду по любви!

Ведь вновь подпоют, сделав хворой,

Чтоб мерзость закрепить в крови!

Так говорят: на третьи сутки

И добродетельную мать

Введёт в сознанье проститутки

Столь многочисленная рать!

В ней постоянное желанье

И стыд и совесть победит,

Безумьем так сметёт сознанье,

Что с сыновьями переспит!

Осталось мне уже немного,

Часам лишь сутки отзвонить,

И зарастет назад дорога,

Порвётся в мир любимых нить!

Всё! Не могу, возьми, любимый!

Со мною можешь делать всё!

Мне ощутить необходимо,

Как часть тебя меня возьмёт!

Вдруг, в тело сладкой и развратной,

Случайно провалил ладонь.

Жена вздохнула ставшись ватной,

И Сам пролился, будто конь!

В моей душе вскипело море

Желанья мести по вине,

И укрепила мысль о горе,

Отраве, спрятанной в вине!

Взревел, восставший в яром гневе.

Оторопели, сникнув враз.

— Вон, говнюки! — Со свистом в небе.

С ладонью кочерга срослась.

— Вон, от супруги, сучье племя!

Вон, блядодетельская тварь!

Или прибью, уж дайте время,

Иль покалечу инвентарь!

Глядели все на отдаленье,

Как одевал свою жену

В полупрозрачное творенье,

Не поминая ей вину.

Своя, конечно же, не тянет,

Хотя в нагрузку кочерга!

Нет, мой цветочек не увянет!

И не дождутся ни фига!

А впереди была дорога,

К которой вышел сквозь туман,

А за спиной — граница строгой,

Вчерашней жизни без ума.

11

От удара стало тело ватным

Свет померк, кромешный шум в ушах.

Бил поленом, кто-то, аккуратный,

Притаившись в рослых камышах.

...

— Ты прости, что мы тебе вкололи.

Нервы, честь и совесть пощадив.

Трое суток сна, но не неволи,

Отдыха, и только, подарив.

— Где жена, и почему я дома?

Дайте встать!

— Ты только не дури!

Батя свёз её в бордель укромный.

Третьи сутки. Утром — забери.

Там за ним должок в три сотни баксов,

А она просилась на любовь,

Он её и сдал по твёрдой таксе,

Чтобы отработала за кровь.

Ты ему влупил ногой в наследство

Он на день лишился этих 

---

По принуждению, Наблюдатели, Поэзия

---

Вернуться назад