В плену февраля

слов.

Пока Стас одевался, я всё сидел, по-прежнему завернувшись в одеяло, и наблюдал за его размеренными действиями. Трусы-джинсы-носки-рубашка. Куртка-ботинки. Мобильник. Все точно, без спешки и не медлительно. Словно это было для него самое обыкновенное утро, когда он, одеваясь на работу, целует на прощание жену и троих детей. Всех по очереди: Олеся-Катя-Надя-Ваня. Точно и размеренно.

Только меня он целовать, конечно, не станет. Я замиранием сердца наблюдал, как он выходит из гостиной, и, не сдержавшись, — как был, в одеяле, — догнал его у самых дверей квартиры.

Стас снова посмотрел мне в глаза тем же печальным взглядом, и я понял, что лучше бы он чувствовал ко мне отвращение. Я больше никогда не смогу забыть этого человека.

— Стас... — я не знал, что сказать на прощание, и что сказать ему вообще.

— С днем рождения, Саш, — тихо улыбнулся он, и сунул мне в руки талисманчик, висевший у него на шее.

Молниеносно распахнув дверь, он выбежал, словно боялся остаться здесь навсегда.

А я еще долго стоял у дверей, — растерянный, растрепанный, укутанный в одеяло, — и теребил в руке маленький железный талисманчик.

С работы я был уволен без пояснений — не справлялся с обязанностями, стало быть. Но если быть честным — лез выполнять не свои обязанности.

Со Стасом мы больше не виделись — в тот день он взял отгул, и его на работе не было. Я точно знал причину, и не смел больше искать с ним встреч. Его талисман до сих пор хранится у меня — как первый трофей соблазнителя мужских сердец, и как память о мужчине, пленяя которого, я сам стал пленником.

19 марта