Дочки-матери. Главы 1—14

заднице.

Катя повалилась набок. Кусты на том берегу действительно ошалело тряслись, словно там медведь застрял.

Послышался кашель, кряхтенье. Девушки ржали, не заморачиваясь о раскрытии карт. Хруст сучьев и движение веток моментально привели их в состояние боевой готовности. Вероника, вскочив, мигом напялила на себя шорты и маечку. Настя, чуть подоотстав, уже бежала за ней в противоположную от дедушки сторону. Только Катя, замешкавшись с завязочками сандалий, оказалась под огнём мужского внимания. Выходивший на дамбу дедушка жизнерадостно улыбался, поправляя шорты. Его белые усы и бородка ходили ходуном под блестящими почти пьяными глазами.

— Внучка! Внученька! — стонал он заученное обращение. — Погодь, не убегай. Дай я тебе кое-что скажу.

Последние слова вывели Катю из равновесия. Она рухнула на траву, покатилась. Подскочив, сорвала дурацкую сандалию, вприпрыжку поскакала по траве, стараясь не наступать голой ступнёй на шишки и сучья.

«Римляне! Как они только воевали в этих сандалиях?» — смеялась она про себя, находу подтягивая шорты, оправляя слегка намокшую маечку. Мокрые следы бюстика и трусиков отпечатались под тканью, и Катя в который раз пожалела, что постыдилась снять с себя бикини.

«Кого стыдиться? — думала она. — Дедушки, что ли?»

Хихикая, она догоняла подруг, которые уже выбирались на луг.

13

Вечером, после очередного пышного застолья, мужчины отправили девочек отдыхать, сами же остались внизу, чтобы, как выразился Корчагин, «покормить комаров».

Пересев на центр лавки, Михаил широко облокотился на стол. Закурив, он продолжил с увлечением разливать янтарный нектар в хрустальные рюмки. Андрей, сидя напротив, как всегда бочком, загадочно улыбался, всматриваясь в ночное небо. Его довольная круглая рожа настраивала Корчагина на добродушный игривый лад.

— С соседом сегодня разговаривал, — начал Михаил заплетающимся языком. — В Москве, говорят, революция началась.

— Ничего себе, — Солнцев оживился. — И что там, всё серьёзно?

Его озабоченный вид вызвал у Корчагина приступ веселья:

— Ага, тебе скажут. По телеку сегодня балет весь день крутили. Они сами ни хрена не знают, — Миша зевнул, улыбаясь. — А ты чё, под танк хочешь лечь? — он закхекал, растягиваясь до ушей.

Солнцев нахмурился.

— Если придётся, то и лягу, — буркнул он.

— Так езжай, оставишь свою Катьку сиротой, — Корчагин сменил пластинку, взгляд быстро налился гневом.

— А ты что же? Будешь тут сидеть? — Солнцев прищурился от сладкого дыма.

— Я? — Корчагин выпучил осоловелые глаза. — А я, блядь, за Родину тут сижу. И не надо мне предъявлять. Если какая мразь фашистская сунется, то я первый возьму ружьё. Мой отец до Берлина прошагал. И я тоже пройду. А эти, в Москве, пусть хоть сдохнут там от ядерного взрыва, — его басистый рык разрезал сумрак вокруг дома, наполненный стрекотанием кузнечиков. — Ты ж пойми, — Миша резко сократил децибелы до вкрадчивого горлового рокота, — они там за власть дерутся, а не за наше с тобой счастье.

— Может, ты и прав, — Солнцев кивал, наклоняясь вперёд всем телом. — Извини, Миша. Я не хотел тебя обидеть, — Андрей повернулся и сел ровно. — Мой отец ведь тоже ранение получил. Рано умер. Царствие ему Небесное.

— Ладно. Давай за отцов, — Корчагин