Папина доця

не было.

Открыв рот, я хотел начать Воспитательный Разговор, который продумывал, пока спускался вниз, — но не успел:

— Папань, ну ты и зануда! Ты тут ваще в своем бизнесе закис, да? Курить нельзя, с Эльвирой нельзя... Может, мне еще и трахаться нельзя, а? И все за сегодня. Где ты вообще раньше был, воспитатель?

— Вообще-то да. Нельзя, — ответил я.

Она была права, и мне было стыдно, но надо было держать марку. — Курить так точно нельзя, а трахаться... Скажем так, нежелательно. Максимум — петтинг и оральные ласки. Тебе сколько уже?

— Девяносто два с половиной! — скорчила рожу Алька и тут же добавила — Забирай меня скорей, увози за сто морей... ну и так далее. Конфетки курьер высылал, да? Я так и думала.

(И так оно и было, блин. Сто лет назад я составил расписание дней рождения, к-рым занимались мои курьеры...)

— ... Ты за кого меня вообще принимаешь, а? Ты видел, какие у меня сиськи?

— Ну что за лексика, Аль? Не сиськи, а грудь. Видел. Не поверил своим глазам, честно говоря. Какой размер?

— Четвертый, — гордо сказала моя дочь. — Уже целых два месяца.

— Круто. Очень красиво и соблазнительно. Но трахаться все равно еще рано. Погоди еще годик, ладно?

— Ну почему, блииин?

— Потому. Ты хочешь, чтобы я откровенно с тобой поговорил?

— Ну... вообще-то я не против.

— Ладно. Полезай сюда. Пристегнись только, — я впустил ее на переднее сиденье, сел за руль, и мы поехали. — Понимаешь, Алька... короче говоря, в твоем возрасте я спал со всеми подряд. Вот и с твоей мамой... А теперь мне противно. Противно вспомнить, понимаешь?

— Понимаю. Мне самой противно про маму вспомнить, она такая зануда...

— Да все ты понимаешь, не выпендривайся! Лучше не транжирить это. Понимаешь? Приберечь для того, кого потом будешь вспоминать с радостью, а не с... Секс — он ведь как деньги: обесценивается только так. Хоп — и инфляция. А потом и дефолт. Вот лучше без этого. И курево... Женщине вообще нельзя курить. Ну честно скажу тебе, как мужик: противно, когда у женщин воняет табаком изо рта...

— А у мужиков не противно воняет, да?

— Противно, но...

Мы приехали, и продолжать воспитательный разговор пришлось в лифте.

— ... И Эльвира эта... Она же цыганка! Ну где ты ее откопала?

— Ты ксенофоб, па? Или нацик? Она такая классная! Она как увидела меня — ваще офигела! Какие у тебя си... то есть грудь, говорит. Покажи! Ну, я показала...

— Что, прямо на улице?!

— А чë? Я без коплексов, нормальненьно так... Там деревья, не видел никто... А она гладить меня стала, нежная такая, и все гладила-гладила, не давала одеться...

— Замолчи!!!

Я не мог попасть ключом в дверь.

— Ты псих, па? Не буду тебе ничего рассказывать... Ого! Огооо!!! Ну и хоромы! Афигеть! Слушай, а где душ? Пусти помыться, я липкая вся, как сникерс.

— Вон там.

Я дулся на нее за Эльвиру, как пацан.

Ничуть не смутившись, она пошла к ванной, сплясав по