Папина доця

что вроде пронесло, ничего опасного, и успокаивал Альку, как мог.

Спросив в сто первый раз «ты точно сможешь вести?», она умолкла.

Всю дорогу она молчала.

Мне было ужасно жаль ее, жаль праздника, который она хотела сделать мне, но я не знал, что сказать ей, и молча косился на сутулую фигурку, сидящую рядом. Грустный шут — зрелище не для слабонервных. Солнце било прямо в глаза, отблескивая в нейлоне Алькиного костюма, в белилах на ее коже и в ее влажных глазах, и вся она блестела, как радужная капелька...

Когда мы вошли в квартиру, она вдруг сказала мне:

— А знаешь... Меня еще никто никогда так не защищал.

— Ну... Ведь я твой отец, — выдал я ту самую фразу, чувствуя, как у меня краснеют уши. — Скажи, а где ты... все это достала? И накрасилась?

— Весь день моталась по магазам. За два часа все купила, не было только колпака. В «Детском мире» нашла, прикинь? А накрасилась в Макдональдсе, в туалете. На меня все смотрели, как на чудо заморское, не хотели выходить, и получилась очередь. Клево, да?

Мне ужасно хотелось обнять Альку, прижать ее к себе и ткнуться носом в ее рыжий парик, но я стеснялся и не доверял себе, и поэтому сделал вид, что очень озабочен грязью на своих брюках. Алька потопталась рядом — и пошла в ванную.

Я слышал, как она шуршит там своим шутовским нарядом. «Вот она уже голая», думал я, «сейчас смоет краску, и не будет никакого шута, а будет обычная голая девушка, только очень красивая... «Почему-то от этого было вчетверо грустней.

Вдруг я почувствовал, что не могу. Мне надо увидеть ее. Голую.

«Что ты делаешь?" — говорил я себе, открывая дверь ванной.

Она была незаперта.

— Не помешаю? Мне бы тоже умыться...

— Нууу... — сказала Алька. — Ладно уж. Чего ты у меня не видал, в конце концов?

Она стояла голая под душем и как раз смывала краску, которая размазалась по ней забавными бело-розовыми разводами.

— Ты такая смешная, — сказал я. — Ты похожа на Смирнова из «Шурика», когда ему на стройке в рожу залепили.

— Спасибо... за комплимент... — улыбнулась она, моргая от мыла.

— Давай помогу. На корточки присядь...

Она присела, распахнув пизду, — а я стал смывать мыльное месиво с ее личика, шеи и ключиц. Ей было приятно, я видел это, и старался касаться ее нежно, как только мог.

— Не одевайся, ладно? — попросил я, когда она вылезала из ванной. — Хочу немного полюбоваться на тебя.

— Ну ладно, — ответила Алька, отвернувшись от меня. — Вытрусь только...

— Давай я, — снова сказал я, но Алька посмотрела на меня долгим взглядом, и я осекся: — Нет, ты права. Это уже чересчур.

— Ну почему? Вытирай, — глухо сказала она.

Сердце заколотилось, как бешеное. Алька присела на бортик ванной, и я, млея, как никогда в жизни, вытер насухо все ее удивительное тело — и волосы, потемневшие от воды, и шейку, и замечательные ее груди с сосками, розовыми от тепла, и животик, и попку, и