Безумие

чьи? — хмурясь спросил майор.
— Мои, — ёжась от холода сказал я.
— Здесь выгравировано «от федеральной пограничной службы»...
— Мои... Наградные.
Мне повезло. В тот вечер меня до дому доставило не такси, но экипаж ДПС. Правда, тот сука майор оторвался по полной. С утра, слегка прейдя в себя, обнаружил бумажку в кармане: 200 рублей штрафа...

Я бы ему в морду пять сотен бросил! Но эту бумажку я должен был оплатить по безналичке. Долго её потом крутил между коммунальными платёжными бумажками, маскируя, прежде чем отдать в окошко сберкассы. Стыдно было, честное слово...
Дни потом летели за днями. Боль уходила.
Позвонила Лариска. Я совсем не ждал её звонка.
— Саш, завтра 40 дней... Будешь?
— Конечно, Ларис. Какие вопросы...

... Мы снова вспоминаем Сан Саныча. Нас за столом уже меньше. Пришли только те, кто друзья. Я узнаю страшную вещь — у Сан Саныча был старший брат. Он умер, когда ему было чуть за тридцать. Тоже рак крови.
На мать Сан Саныча смотреть страшно. Она давится слезами, прижимая платок к глазам... И кусок в горло снова не лезет. Только водка льётся...
Но всё равно уже легче. Нет того ужаса, который случился 40 дней назад. Есть только тяжесть — уже невозможно никогда будет кинуть Сан Санычу «привет, Сан Саныч!», сотню уже больше не стрельнёшь до получки... И вот так, как тогда к тебе в гости приехал, с тобой и Лариской на лестницу покурить не выйдешь...
... Всё было более чинно, чем тогда на поминках. Говорили мало. Только хорошее. Выпивали через раз, не чокаясь. Скоро люди потянулись на выход. Целуя в щёки мать и вдову. Я всё сидел на диване, чувствуя себя не совсем уютно. Для меня этот дом, дом друга, превратился в чужой. Наконец, пересилив себя, тоже потянулся к выходу...

— Ларис, я... я, — я не знал, что сказать.
— Конечно... Спасибо, что пришёл. — Лариса обхватила на секунду руками мои плечи и сразу убрала их... — Я только вот попросить хотела... Если у тебя ничего нет сегодня, помоги разобраться. Клавдия Ивановна, сам видишь, какая...
Я пожал плечами, вынул ногу только что загруженную в кроссовку...
— Конечно, Ларис...
В принципе, спешить мне было некуда. На завтра по редакции дежурным был не я. Так что, кой хрен разница, во сколько буду дома.
— Спасибо, — шепнула Лариска...
К этому времени в квартире уже никого не осталось. Ну, в смысле, гостей, если их можно так назвать, пришедших на Сороковины. Матушка Сан Саныча, парализованный отец, Лариска. Катька, приёмная дочь (та самая, которая была семимесячной беременностью Лариски, и которая всегда, ВСЕГДА!!! , называла Сан Саныча папой).

Я ещё был.
Полчаса мы чистили стол. Таскали грязные тарелки в раковину и недоеденные закуски в холодильник.
— Посуду мою я, — сказала Лариска.
— Уйди, женщина, — сказал я, засучивая рукава. — Где тут у вас губки и «Ферри»?
Вы не поверите, с каким же наслаждением я драил эти тарелки и чистыми потом передавал их Лариске. Отходил я, наверное, так. А Лариска протирала и