Нет, я больше не буду об этом писать. Утро, наконец-то смутно представшее перед моими глазами, застало меня одну в моей взъерошенной постели, с влажными пятнами греха на простыне.
Я чуть всплакнула тихонько, про себя, однако потом услышала шаги приближающейся горничной, которая до крайности удивилась, обнаружив меня все еще в корсете, без всякой ночной сорочки. Я ничего ей не сказала, а лишь спросила, все ли уже поднялись.
— Гость молодого господина Ричарда уже ушел, мэм, — услышала я к своему облегчению. Молодой негодник проснулся пораньше и удрал. От одной этой мысли сразу же высохли все мои слезы. Весь этот день он проживет в страхе от моего появления в его доме — как ангела отмщения с расправленными крыльями, требующего аудиенции у его мамаши. Затем до меня донесся голос Ричарда, спрашивающего у горничной, проснулась ли я. Я вы¬прямилась, и сидя в постели, позвала его к себе, чему он, без сомнения, крайне изумился.
Он зашел ко мне, как босяк, как воришка, каким он себя и проявил, и встал предо мной, жалобно потупив свой взор. Я кивнула ему, дав понять, чтобы он закрыл дверь. Его глаза вспыхнули, — разумеется, он подумал, что теперь все его темные делишки прощены. Перед его покорным взором вырисовывалась моя обнаженная грудь. Я лениво откинула покрывало и показалась ему целиком, моя подсохшая киска распушилась между бедер, и чернела на фоне белой кожи моего живота.
— Мама? — его голос больше напоминал писк.
Я поднесла палец к своим губам, заставила его стать на кровати на колени и в полной тишине принялась очень осторожно расстегивать пуговицы на его брюках.
Как жадно и с какой волчьей ухмылкой он закивал мне! Я вынула его мягкого дружка и поиграла с ним, а потом стянула с Ричарда штаны и взяла его за яйца. Он раскраснелся, застонал, и конечно же, почувствовал себя уже в раю.
— Иди-ка, дражайший, приляг со мной рядом, — пригласила я его. На секунду в его глазах промелькнуло подозрение, которое, к сожалению для него, озарило его слишком поздно. Как только он очутился рядом со мной, я перекатилась на него, навалившись всем своим телом, одной рукой зажала его рот, а другой стиснула его тестикулы как можно более сильно, да так, что в его выпученных глазах мелькнула агония. Его лицо побледнело, как простыня, глаза закатились, он лежал, будто без сознания, не вызывая у меня совсем никакой жалости. Наконец, я поднялась и стала одеваться. Прошло довольно много времени, пока он застонал, заморгал и весь скрючился от боли, до которой мне не было никакого дела. Его стоны, его всхлипывания, — все эти мольбы не находили пристанища в моем мстительном сердце.
Выходя, я взяла ключ и заперла его внутри. Когда Эми спросила у меня, где он, я ответила, что он поехал кататься с приятелем.
— Ой, этот Джереми, он такой милый, мама, — сказала она.
Я ничего не ответила ей на это, только так я и