решила, что чайки в ночном лесу — та еще странность, и потому держала курс на звук.
«Самое забавное во всем то, что какой-нибудь шальной кладоискатель мог бы держать курс на нас. И был бы прав».
Айне скосила глаза на светлую макушку Божены. Девушка надсадно пыхтела. Ей, даже без ноши приходилось до невозможности тяжело. Каждый шаг для неё — как шаг в яму. Пальцы ног наверняка отбиты, ноги стоптаны, холод заставляет зубы стучать. Но за все время она не проронила ни писка. Держалась так, что мавка понемногу начала испытывать за спутницу чувство гордости, разбавленную горечью зависти и злорадства.
Травница все еще злилась на Божену. Но молчанием и каким-то мужественным упрямством девушка заставляла уважать себя. И от того злоба чуть утихала.
— Идём левее, — буркнула мавка, обходя жутковатый костяк сухой ели. — Сейчас будет поваленный столб. Шагай осторожно. Я сказала осторожно!
Подошва черевицы скользнула по влажной коре — девушка чудом не нырнула лицом в колючий валежник. Тут же распрямилась, открыла было рот чтобы высказаться, но тут над головами раздался треск.
Ухнула ночная птица — девушки, испуганно пискнув, одновременно присели. Лес утонул в тишине.
Когда сердце стало колотиться чуть менее поспешно, Божена удивила мавку.
Она едва слышно шмыгнула носом. Пальцами нащупала край рубашки Айне. Резко, по-детски прижалась к боку спутницы. И громко, так, что услышали, наверное, в Северных землях, разрыдалась.
Ткань быстро напиталась слезами, стала влажной. Плечи девушки вздрагивали в такт хриплым всхлипам. А еще она оказалась горячей, будто печка.
— Я такая трусиха, — проныла Божена, — калечная неумёха и ду-у-у-ра!
Мавка опустила клетку на хвойный ковёр. Прижала к себе дрожащую девушку. Нежно погладила усыпанные иголками и веточками волосы.
— Никакая ты не дура, — успокаивающим тоном сказала Айне, — ты самое обыкновенное дурище.
Божена издала стон, какой должно быть исторгает матёрый изюбрь во время гона. И разрыдалась пуще прежнего, так что мавкина рубаха намокла теперь и на животе.
— У меня вся жизнь так, — промычала в рубашку Божена, — как вода в решете-е-е! Все мимо! Делаю — мимо, говорю — мимо, я сижу в темноте, а мир идёт... тоже... мимо-о-о!
Эхо всхлипов улетало в вышину, терялось в невидимых сейчас кронах.
«Интересно», — отрешенно подумала мавка, — «есть ли тут волки?»
Сквозь стоны и всхлипы чуткое ухо расслышало мышиный писк. Потрескивание. Очень скоро пахнуло жженой тряпкой, а чуть пониже спины сделалось нестерпимо жарко.
Мавка, спешно оттолкнув спутницу, сбросила котомку. Кинулась на землю. Очень громко ругаясь, принялась кататься по песку и хвое. Кролики испуганно заметались по клетке.
— Что, что, что? — скворцом затараторила Божена, ритмично шмыгая носом под каждое «что».
— Ты меня подожгла, — буркнула Айне, осматривая повреждения. Огонь не успел ужалить кожу, но проделал в рубахе аккуратную дыру.
Божена перестала рыдать. Помолчала немного. После чего осторожно спросила:
— Тебе больно?
— Вроде нет. Но ежи будут нас бояться. Если они тут есть. Голая жопа точно имеется.
— Прости.
— Чего уж.
Холодный воздух пронзили новые вопли чаек. На этот раз совсем близко. Айне набросила на плечи лямки короба. Со вздохом подняла клетку.