Лёгкие деньги. Часть 1

вовсе, а она!

Айне молча застегнула пуговицы на груди. Под самый ворот. Быстрыми движениями распоясалась. Так, что рубаха, обнажавшая тонкие, стройные, кончающиеся копытами ноги, опала до самого пола.

Пояс вновь обернулся вокруг тонкой талии. Но так, чтобы скрыть завидную выпуклость пониже спины.

— Спасибо, Анешка. Не ори больше, твоими богами заклинаю.

Девочка, с открытым ртом следившая за манипуляциями, подлетела к хозяйке. Помогла укрыть длинные, смоляного цвета волосы под кичкой некрашеного льна, скромно расшитой бисером.

— Но госпожа, — продолжила шептать холопка так, что её должно быть, слышали в Подземье и ниже. — Как же не орать — то, когда к тебе заявилась сама эта... как бысть... слепыха!

— Божана?

— Так а я чо говорю? Божанка и пришла. Белые волосья в вот такенную, с кулак мой, косу, ростом тебе по груди едва, а все туда же! Нос вверх, будто навозом повеяло. Идёт, сиськами трясёт под шелками своими. А сиськи — кажной доброй бабе такие бы, завидно, чтоб меня громом шарахнуло по башке. И тебе пошли бы госпожа, все у тебя хорошо, ей — бо, но могло бы быть и больше. И вот вошла она, бельмами синими шарит впустую, что твой крот. Не видит ни белки. Но слышит, ух! И вот слышит она меня, и шепчет на ухо, дуй, мол, за свой этой... ну ты понела...

Мавка выдохнула сквозь зубы.

— Анешка.

— ... а ей говорю, никакая она не та мне. И не эта. А добрая госпожа. И я её люблю. Так вот, а Божанка меня за ухо хвать (больно так, ей бо!), и шепчет, что если не приведу тебя...

— Анешка!

— Аюшки?

— Заткнись, пожалуйста. Опять выпорю.

Холопка поникла. Быть вновь поротой ей не хотелось. Но эмоции от пережитого переполняли девочку настолько, что стало ясно — Анешка готова рискнуть.

— Я тебе родное имя позволила носить, — напомнила мавка, касаясь пальцами всклокоченных волос. — Будешь болтать, назову Сорокой. Хочешь?

— Да хуч жопою с ручкой, — буркнула девочка, прижимаясь к худому боку, — токма не гневись госпожа. Пугает меня эта бельмесая до усрачки, вот что скажу. Прогнала бы ты её, а?

Айне мягко подтолкнула холопку к выходу.

— Проводи наверх, — строго наказала в спину, — я разберусь.

Девочка скрылась в темноте. Послышался деревянных скрип, задорный голосок. И снова из груди Айне вырвался вздох. Неспроста лбом трюхнулась. С Божаной у мавки дружбы не вышло. Впрочем, и до открытой вражды не дожили.

Так у неё со всем городом.

Божана, не стукнуло и двадцати, осталась без отца и братьев. Но не с пустыми руками — ей отошло крупное, с каменными стенами, поместье, тридцать холопьих душ, и десяток вёрст земли за городом. А также отошли отцовы долги — за них, поговаривают, мужскую часть и посекли в одном из походов.

Семья Божаны — из житьих людей. Тех, что кровью не бояре, но налогов не платят, и владеют землей. Такие для «белых», то есть старшин, поколениями делящих городские богатства, как кость в горле. Житьи откупаются от бояр дарами, но на