этом все кому надо знают. Все холопы, сталбыть. Потому как тот волхв терпеть городских не могёт, травит на них мороки и злостные поносы. Живет, говорят, уже полтыщи зим, видел такое — не дайте боги кому такое видеть. Полторы зимы как здеся обосновался, и живет отшельником. Не надо ему ни бабы, ни еды, ни чего иного человеческого. Одним солнышком питается.
Мавка нахмурилась.
— Сколько я у Черного леса травы собирала — никаких отшельников не видела.
— Само собою. У него хитрые заверти вокруг избы. А то! К нему без спроса не моги! Будешь мимо плутать, как Боженка помимо нужника.
Холопка звонко хлопнула ладонью по рту. Но серые глаза выдавали едва сдерживаемый смех.
— Ох, простите, госпожа. Чего уж из песни слов тягать? А теперь по делу. Промеж городских холопьев есть заветные слова. Ежели их в нужном месте сказать, то враз увидишь и двор, и дом, и чуды всякия волхвовьи. И, ежели вы обещаете меня не пороть боле, я вас провожу.
— Не торгуйся.
— А как же иначе — то? Я, госпожа, почитай преступник буду. А ты — «не торгуйся». Скажи лучше: «веди меня, верная Анешка! И не бойся за жопу, не бысть ей поротой! Потому как взрослая уже девка, и не по-людски это все».
Мушиный звон вновь прорезал тишину. Девушки размышляли. Анешка хитро сверкала глазами.
«Если так дело пойдет, — думала Айне, — если есть хоть малюсенький шанс, то жизнь круто изменится. А девчонка и впрямь взрослая. И неглупая. Сделаем из неё после мавку. Только бы волхв не оказался вшивым бродяжником. Ведь, пока светит луна и солнце, все на свете может быть».
— Мы пойдем туда втроем, — решила наконец Божана. — Без охраны. Если дружина почует золото, то быть нам покойниками. А холопка пусть не светится перед этим волхвом. Но и языком не треплет в городе, ясно тебе, девка?
— Я своей госпоже по самую домовину благодарна за жизнь подаренную. Ни словом ни делом супротив неё ни разочка не сказала. Боги тому свидетели. Клянусь молчать, как линь в реке!
Айне пожала худыми плечиками.
— Тогда собираем сумки, и идём. Чего ждать?
— А и верно! В поход, бабья банда!