Нене, ты не думай, что я — эгоист и гедонист хренов. Это полемическое преувеличение... но в то же время и не совсем. Женщина, конечно, может делать все, что и мужик — ну, кроме того, что надо делать хуем и мускулами. Наука там, бизнес, политика, искусство — это запросто. Я признаю полное равноправие женщины. Дело не в этом.
— А в чем?
— Понимаешь, вот мужик занимается всякими там делами — бизнес-шмизнес, наука там, искусство... Вот женщина — тоже занимается всякими делами. Не хуже мужика, а то и лучше. Каждый сам по себе, и каждому, понимаешь, интересно. Вот. Так интересно, что они срать хотели на все остальное. Но стоит им встретиться — и...
— И?
— И все. Они оба теперь думают только о сексе. Мужик так точно. Баба — не знаю, я бабой не был, но, судя по ее виду... Оба нафиг забыли про свои дела, которые им были, понимаешь, так интересны. Я, конечно, утрирую. Они это не проговаивают и, может быть, даже не осознают. Но когда общаются Он и Она — о чем бы они не говорили, о чем бы не думали — в их подкорках орет только одно: СЕКС, СЕКС, СЕКС!... И виновата в этом женщина.
— Почему?
— Да потому, что она вся такая и есть! Существо для секса! Мозги у нее, может, и не для секса, мозгами она, может, крутейший в своем деле специалист... но телу-то пофигу. Или даже не телу, а нутру. И вот это нутро всегда главное. Все общение мужчин и женщин — это, понимаешь, такой глобальный эвфемизм. Все делают вид, что думают о работе, о делах, и сами верят в это... а реально это только камуфляж. Так что любовь — самое главное в жизни. А ты — моя любовь, — Миша поймал Славочку за бедро и притянул к себе. — Значит, ты — главное в моей жизни.
— Не сочиняй, — сказала Славочка, жмурясь от счастья. — Главное в твоей жизни — твоя коллекция.
— А! — Миша махнул рукой. — Скажешь тоже... И какое там «главное», если Патерик у Ганапольского? Свет моей жизни, кристалл души моей — Киево-Печерский Патерик 1667 года, всего 12 известных экземпляров, и те в коллекциях... и тут объявился новый, 13-й, а Ганапольский, сука, перехватил! Прямо перед днем варенья, блин. И как жить? — жалостливо вопрошал Миша, обхватив Славочку за бедра.
— Да, это действительно вопрос, — улыбалась Славочка. — А день варенья мы тебе организуем, не переживай.
Миша тяжело вздохнул.
Это вздох был призван выразить многое: и то, как Миша благодарен Славочке, и то, что она не в силах ничего поправить, и то, что все равно не видать ему счастья в этой жизни. Заподозрив, что не все получилось выразить, он на всякий случай вздохнул еще раз.
— С тобой я просто офигеваю от счастья, — сказал он Славочке. — Просто охрене... охуе... — бормотал он, расстегивая лифчик.
— Что ты делаешь... — тихо смеялась Славочка, запрокинув голову.
— Ааа... ааа... Отсоси мне!
— Мишустик, но я же на вторую пару... Я