Пересдача сопромата

но постепенно они сближались — до некоторого момента.

А потом наступил этот самый некоторый момент. На три пары подряд Аня не пришла, и Юрий Александрович подумал, что она заболела. Но в следующий раз она появилась-таки — растрёпанная, задёрганная, в мятой юбке и с явно заплаканными глазами. Вопреки обыкновению, она села не впереди, а на предпоследнюю парту, хотя раньше говорила, что ей оттуда плохо видно доску. Впрочем, вскоре стало понятно, почему эта проблема её не беспокоила: не успел Юрий Александрович напомнить материал предыдущей лекции и сформулировать тему новой, как Аня, уронив лохматую голову на острые локти, отрубилась. Студенты, конечно, спят иногда на скучных парах, но Аня?! На сопромате?

Юрий Александрович ужасно огорчился. Он впервые понял, как сильно ему хотелось, чтобы именно эта студентка училась хорошо и стала потом успешна. А меж тем именно эта студентка дрыхла на парте прямо перед ним, бессовестно маникируя своей обязанностью хорошо учиться (по крайней мере, его дисциплине). До середины пары Юрий Александрович читал лекцию скомканно и сбивчиво, ошибся в вычислении на доске — в общем, всё шло просто из рук вон плохо. Потом он наконец счёл себя не дрожащей и огорчённой тварью, а преподавателем, имеющим множество различных прав и в частности — право воспитывать студентов. Дописав формулу, он ехидно обратился к аудитории:

— А разбудите, пожалуйста, Анну Тихорину? А то она так сладко спит на задней парте, что мне тоже начинает хотеться — но я, видите ли, должен сейчас читать вам сопромат.

Аня немедленно получила два тычка в бок с обеих сторон и подняла растрёпанную голову, не понимая, где она вообще и почему на неё все смотрят. Потом она протёрла сонные красные глаза ладонью, и непонимание в них начало сменяться стыдом.

— Доброе утро, Аннушка, — ласково усмехнулся преподаватель.

Аня потупилась, дотянулась наконец-то до укатившейся ручки и принялась лихорадочно переписывать с доски. Когда пара закончилась, она покинула аудиторию в числе первых; Юрий Александрович пытался поймать её взгляд, но она стыдливо отводила глаза.

Дальше стало только хуже. Аня либо прогуливала, либо спала на парах; а если не прогуливала и не спала, то смотрела безучастно в пространство, и ни следа понимания не читалось на её лице. Вид у неё при этом обыкновенно был чрезвычайно измотанный и несчастный. Юрий Александрович несколько раз пытался заговорить с ней, но она каждый раз уходила от разговора.

Наконец он решил, что так дальше нельзя. Без предупреждения он дал потоку довольно простую контрольную по материалам как раз тех лекций, которые Аня пропустила. Пока студенты работали, он ходил по рядам и сурово следил за тем, чтобы никто не списывал; на самом деле ему, конечно, было важно, чтоб списать никак не получилось именно у Ани. Она, впрочем, и не пыталась — лишь пялилась в бумажку с заданиями в явном смятении, иногда начинала писать что-то и тут же зачёркивала. Когда пришло время сдавать, её изжёванный и измаранный листок довольно жалко смотрелся на