Пересдача сопромата

чтобы ты хорошо училась, потому что ты чрезвычайно способная девушка, ты должна это знать, Аня! И мне очень горько видеть, как ты поступаешь со своим потенциалом. У меня, знаешь ли, есть какой-то жизненный опыт — может быть, я смогу тебе помочь? Ты ничего не расскажешь мне, Аня?

— Расскажу, — вдруг ответила Аня с готовностью и торопливо, будто бы боясь, что кто-то из них двоих вдруг передумает, — Мне, наверно, действительно нужно всё это обсудить с кем-то, кто лучше знает жизнь. Юрий Александрович, я раньше Вам говорила, что взаимоотношения с другими людьми не должны влиять на карьерный путь человека, но это я, кажется, не совсем понимала тогда, о чём говорю. У меня не получается. У меня роман... и это очень тяжёлый какой-то роман, какая-то словно болезнь. Мне постоянно больно, и стыдно, и страшно. И не работается, и не спится... Ох... Вот я сейчас скажу ужасное, но Вы же обещали никому не говорить, да? Ему сорок семь лет, и он женат. Его дочь всего на год меня младше!

«А мне сорок пять лет, и я не женат» — эта краткая мысль пронеслась в голове у Юрия Александровича прежде, чем он успел её остановить или осознать, понять вообще, откуда берутся такие мысли и что они для него значат. А потом, вслед за этой мыслью, пришло раздражение — чёрное как ночь, красное как кровь, огромное как Земля. Его прекрасная Аня пускает сопли по какому-то женатому мужику, и из-за этого может вообще пустить свою юную жизнь под откос! Его Аня! Юрий Александрович так и говорил в тот момент себе — «Моя Аня» — и не чувствовал, что с этой фразой не так. Напрочь забыв про обещание быть с нею бережным, он собрался уже было отчитать её как-нибудь резко и обидно, открыл рот — и замер.

Аня, уткнувшись лбом в свои руки, плакала, и её тонкие плечи сильно вздрагивали при каждом новом всхлипывании. Юрию Александровичу немедленно расхотелось ругать её. Он вскочил из-за своего стола, подошёл к ней и ласково положи ладонь ей на плечо.

— Ну Анечка, ну что же ты... — сказал он ей тихо и слегка растерянно, имея слишком мало опыта в утешении рыдающих студенток.

Аня плакала, Юрий Александрович гладил её по острому трясущемуся плечу, и невысказываемое в нём вибрировало, росло и прорвалось наконец из глубин подсознания, облекаясь в форму очень простого и сильного желания. Он почувствовал, что хочет не просто касаться плеча этой девчонки, а поднять её со стула и прижать до хруста к себе, слизнуть с её глупых глаз слезинки, исследовать руками каждую выпуклость её тела, страстным поцелуем заткнуть ей рот... Это было не положено, недопустимо, запретно для преподавателя — и всё-таки это желание заполнило все его мысли, направило его закипающую кровь к известным местам, поднимая там всё и распирая, и Юрий Александрович молился всем высшим силам, чтобы Аня ничего не заметила.

— Анечка, ну не плачь