Пересдача сопромата

дать ему в обмен на оценку. А он хотел, чтоб она дала ему, он невыносимо хотел её вот уже не первый месяц, это желание мешало ему нормально жить и работать... И он предложил ей. Она, конечно, должна была согласиться.

Но отказалась с возмущением.

— Вам много плохого обо мне известно, Юрий Александрович! — отчитывала его Аня, — Но разве я дала Вам основание думать обо мне настолько плохо?! Вот прямо настолько?! Что секс для меня — это способ получить отметку? Неужели Вы совсем, совсем меня не понимаете? Неужели Вы...

Она поперхнулась, умолкла, яростно откинула со лба чёлку, развернулась на каблуках и бросилась прочь из кабинета.

— Я лучше вылечу! — крикнула она в закрывающуюся дверь, и Юрий Александрович остался в кабинете один. Параллельная реальность, которую он неделями выстраивал в своих фантазиях, рухнула, и наконец-то он увидел настоящую Аню — ту, с которой общался изначально и которую потом заменил выдуманным порочным образом. И она, эта настоящая Аня, вовсе не была ни идеальной студенткой, ни бессовестной шалашовкой — она была просто-напросто очень молодой девушкой, только начинающей жить и делающей свои первые некрасивые ошибки. Очень молодой, неопытной, ранимой, обидчивой. Не стоило требовать от неё слишком много — но и слишком мало тоже требовать не стоило.

Спохватившись, Юрий Александрович вскочил и выбежал вслед за Аней в коридор. Она стояла шагах в десяти от его двери, сгорбившись и упираясь ладонями в стену — не оскорблённая невинность с пылающими гневными глазами, а обычный человек, крайне утомлённый и печальный. Веки её были сомкнуты, и она мелко тряслась.

— Аня! — назвал её Юрий Александрович по имени, и она повернулась к нему.

— Аня! Вернись в кабинет.

Аня стояла перед ним неподвижно и смотрела куда-то на его ботинки, и он не знал, как сделать, чтобы она вернулась. Поэтому он просто ждал и повторял мысленно отчаянное «Вернись, вернись, вернись»... Медленно-медленно, словно бы нехотя, Аня сделала ему навстречу шаг... другой... третий... Походкой сомнамбулы она шла к кабинету, и Юрий Александрович смертельно боялся лишь, что она остановится. Но она не остановилась. Как только Аня перешагнула порог, Юрий Александрович закрыл за нею дверь и повернул ключ; услышав щелчок замка, Аня дёрнулась как от удара, окинула комнату затравленным взглядом и снова уставилась на ботинки преподавателя. У неё не было сил на ещё один монолог о правде и чести.

— Прости меня, Анечка, — прошептал Юрий Александрович.

Всхлипнув, Аня шагнула вдруг вперёд и уткнулась носом в его рубашку. Юрий Александрович едва мог поверить, что это всё на самом деле, что Аня действительно сейчас сама, безо всякого принуждения, прижалась к его груди и стоит с ним рядом, такая трогательная и беспомощная, такая юная и желанная...

— Юрий Александрович, — плакала Аня, — Почему же всё так плохо? Ну почему оно всё так, Юрий Александрович?

Он нежно запустил пальцы ей в волосы и прижал её к себе бережно-бережно, словно она была сделана из хрусталя. Он чувствовал, как она дрожит.

— Всё