налипло щекотной накипью на нервах и, хоть Юля была в халате, ей все казалось, что она голая.
Ее поздравляют, обнимают, тискают, наперебой восхищаются ею, и Юля думает, как же это вышло, что вместо нее, Юли Метелкиной, танцевала голая зеленая кукла без чувств и памяти. Журналисты требуют фотосессию, и вот на Юле снова нет халата, и зеленая кукла гнется, принимая позы, а Юля наблюдает за ней со стороны. Потом все куда-то отошло — и коллеги, и журналисты, и голоса; осталась только накипь на нервах и то самое чувство, приподнимавшее Юлины бедра в воздух, как воздушный шарик.
Юля искала свою артистическую. Она всегда плохо ориентировалась, а сейчас просто заблудилась в этом лабиринте, полном смеха, толкотни и французских слов. Спросить дорогу она то ли не догадалась, то ли стеснялась, и ей все мерещилось, что она уже почти пришла — так похожи были повороты бесконечных коридоров.
Наконец она поняла, что забрела куда-то совсем не туда.
Голоса отошли за толщу стен и гудели где-то сверху. В закутке стоял облезлый диван. Перед ним висело зеркало.
Юля вдруг поняла, что так и не видела, как ее покрасили. До спектакля она мужественно отворачивалась от зеркал, чтобы не сбиться с образа. Нервы щекотнул холодок: ей предстояла встреча с Зеленой Куклой.
Медленно подойдя к зеркалу, Юля долго, долго пялилась на неописуемое существо, которое вначале смотрело на нее с отвисшей челюстью, а потом заулыбалось.
— Дружелюбное симпатичное привидение, — сказала Юля существу.
Оно тоже что-то ей сказало — наверно, согласилось. А может, и нет.
— Ну да, ты же Мавка. Пардоннн, — протянула Юля.
Ее Мавка была совсем другой. А зрители хлопали именно этой.
Так странно...
Между ног у зеленой Мавки зияло умело закрашенное, но все же ничем не прикрытое То Самое Место. Увидев его, Юля почувствовала, что ее голые бедра вот-вот растают, как сахар в кипятке.
Она оглянулась и прислушалась. Голоса гудели где-то в запределье. Коридор был пуст.
Усевшись на диван, Юля раздвинула ножки и тронула себя чернильно-черной рукой. Зеленая Кукла сделала то же самое.
Какое-то время Юля смотрела, как та вибрирует в розовой середке. Потом вдруг застеснялась, закрыла глаза, откинулась на спинку и отдалась томительной волне, требовавшей выхода.
Все взгляды, прошедшие сквозь ее голые бедра и налипшие на нервах, вдруг растаяли, потекли и обволокли Юлю зелено-коричневым сиропом. Она захлебывалась и барахталась в нем, и наконец сироп вскипел, и Юлю утянуло в желанную почину, и она скулила и умирала там, вывернувшись наизнанку...
«По-настоящему голая — когда нервы наружу, и все видят, какие они у тебя... «— думал кто-то в Юле, пока та проваливалась в сон.