Из цикла «В отцы годится» №8: Дебют

а сидит. Точнее, полулежит.

Это ее озадачило. Зябко поежившись, Юля пошарила рукой в поисках одеяла.

Рука, не находя его, скользнула по голому телу. Оно было каким-то шершавым, будто Юлю обклеили обоями.

Вдруг Юля подскочила.

«ТЕАТРСПЕКТАКЛЬГАСТРОЛИГОЛАЯВКРАСКЕ!» — одним комом мелькнуло в ней.

Вокруг царила тьма. «Уснула... не нашли... выключили свет...»

Теоретически в этом не было ничего ужасного. Обратные билеты у них были аж на послезавтра. Можно продолжать себе спать, а утром сюда придут, найдут ее, и все будет, как надо.

Но от одной мысли о том, как ее найдут, голую и размалеванню, как игрушечный монстрик, и выяснят, что она по-детски заблудилась и уснула... К тому же Юле уже совсем не хотелось спать. И было реально холодно.

Чтобы согреться, Юля стала делать обычную балетную разминку — и больно ударилась о какой-то косяк.

Нужно было выбраться куда-то, где посветлее.

Из недр коридора пробивалось смутное свечение. Ощупью, держась за стены, Юля пошла туда. Босые ступни холодил кафельный пол.

Выбравшись на лестничную клетку, она вновь взялась за разминку. Сейчас, на свежую голову, сильно чувствовалось, как краска стягивает лакированное тело. Взявшись за голову, Юля охнула — вместо волос руки нащупали черепаший панцирь.

Немного согревшись, она поднялась вверх по лестнице, к свету (тот горел на каком-то из верхних этажей).

Выбравшись наконец к тусклой лампе, Юля вдруг узнала свою артистическую. Там были все ее вещи.

Она подергала дверь. Закрыто.

С минуту Юля соображала, что делать. Ждать до утра совсем не хотелось: ей вдруг стало жутко в этом пустом темном театре, где в каком-нибудь уголке наверняка сидел Призрак Оперы. (Хе-хе. ..)

Решившись, она пошла вперед. Там, как ей помнилось, был проход в вестибюль, к вахте. Она попросит ключ от артистической, оденется и вернется гостиницу. Или погуляет по ночному Элит-сюр-Весту, если не вспомнит дороги.

Юля не ошиблась: коридор быстро вывел ее к вестибюлю. И как это она могла вчера так блуждать?..

На вахте горел тусклый свет. Вахтерша, французская тетя Дуся, дремала в кресле.

— Sоrrу, — робко сказала Юля. Ее голос прогремел в тишине, как из усилителя.

Тетя Дуся всхрапнула, не просыпаясь.

— Sоrrу! — крикнула Юля. — Ехсusеmе!

Это прозвучало так оглушительно, что Юля сама испугалась. Но тетя Дуся храпела, как Илья Муромец.

Решившись, Юля подошла к ней и потрясла за плечо.

— Оу, — мукнула тетя Дуся, приоткрыв глаза.

В следующее мгновение они расширились, как Вселенная в Большом Взрыве.

— Ыааа! — орала тетя Дуся. Потом закатила глаза и сползла со стула.

С минуту Юля стояла, как памятник самой себе. Потом на ватных ногах подошла к тете Дусе и потрогала ее.

Пульс был. Тетя Дуся дышала. Она была в обмороке.

В стеллаже висели ключи. Какой из них подходил к артистической, понять было невозможно.

Тетя Дуся застонала, пошевелилась, и Юля инстинктивно метнулась к выходу. «Увидит — снова брякнется», думала она, дергая дверь. Заперто.

Боковым зрением она видела силуэт тети Дуси, тяжело встающей на ноги. «Замок... повернуть... «— думала Юля, лихорадочно дергая все, что торчало из двери.

Наконец одна из ручек повернулась — раз, другой, третий... Дверь раскрылась.

Юля опрометью вылетела из театра