Настоящий спартанец

и, сев на ящик, посмотрел на «старшего солдата» Пашу. — Поехали дальше...

— Рома! Питюн волнуется... что там с бабками? — громко проговорил солдат Паша.

«Средний солдат» Рома тут же отозвался — назвал сумму.

— Ну, как остановимся... как где-нибудь остановимся на станции — будем Питюна высаживать. Ему денег нужно будет дать — на обратную дорогу...

Солдат Рома спросил, сколько денег нужно будет давать, и солдат Паша сказал, что это будет зависеть оттого, как далеко они отъедут от города, где живёт Питюн.

— Толик, возьми у Ромчика деньги, — приказал «старший солдат» Паша, и когда «младший солдат» Толик встал с «военного ящика», солдат Паша легонько толкнул коленкой коленку Петькину, — Петька посмотрел на солдата Пашу и, улыбнувшись, толкнул своей коленкой коленку Пашину в ответ...

Поезд мчался вперёд — по залитой солнцем июльской земле, и ветер... упругий тёплый ветер, врывающийся в вагон, обдувал — ласкал — обнаженные торсы и лица ...двух сидящих на длинном «военном ящике» улыбающихся мальчишек... Конечно, для всех, у кого есть глаза, Паша был вовсе не мальчишкой, а был атлетически сложенным двадцатилетним парнем... к тому же он был солдатом, и не просто солдатом, а «старшим солдатом», и любой, имеющий зрение, ни за что б не подумал и никогда б не сказал, что Паша — мальчишка... любой, но не Петька, — ведь самого главного никогда не увидишь глазами — зорко одно лишь сердце, а сердце Петькино говорило, что Паша, с которым он, Петька, рядом сидел перед настежь распахнутой дверью на длинном «военном ящике», был таким же точно мальчишкой, как и он сам, и никакая разница в возрасте не имела для Петьки никакого значения — никакое зрение не могло Петьку сейчас обмануть, — они, Паша и Петька, сидели на длинном «военном ящике» — они толкали друг друга коленками, тихо при этом смеясь, и это было для Петьки важнее и возраста Паши, и даже того, что Паша был «старшим старшим солдатом»...

Поезд мчался; сидя на ящике перед настежь распахнутой дверью, Петька и Паша увлеченно возились, и это только подтверждало слова Лиса из двадцать первой главы: зорко одно лишь сердце... да, именно так! Зорко одно лишь сердце, — если бы кто-то увидел эту возню глазами, она бы наверняка показалась ему и странной, и нелогичной, и даже, быть может, нелепой — никто бы не смог ни понять, ни объяснить, почему взрослый парень ведет себя так же, как сидящий с ним рядом тринадцатилетний мальчишка, и только Петьке, одному Петьке не нужно было ничего объяснять: они мерялись силами, и этим было сказано всё, — сидя на длинном «военном ящике», они упирались друг в друга коленками, стараясь передавить один другого... они, играя, тихо смеялись, и о том, что Паша лишь внешне выглядел как солдат, а на самом деле был точно таким же мальчишкой, знал на всём белом свете один Петька — Петька чувствовал это сердцем... «вот мой секрет, и он очень прост, — сказал Лис, — зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь...