сказал он. Думаю, он пытался меня успокоить, потому что из-за моего крика вышли наши соседи.
— Я знаю, что этот дом значит для тебя, — сказал он. — Вот почему я и уезжаю, чтобы ты могла наслаждаться им, пока он не будет продан. С моей стороны было эгоистично так долго перевозить свои вещи, за что прошу меня простить.
— Простить за что, сэр? В чем вы признаетесь? — голос исходил от огромного накачанного стероидами полицейского штата Мичиган. Его мускулы выпирали из его большого тела. Он был таким круглым, что, казалось, следующий же гамбургер заставит его пересечь тонкую грань между большим и толстым.
— Какого хрена вы здесь делаете? — крикнула я ему. — Мы пытаемся поговорить!
— Ваши соседи вызвали полицию, потому что вы кричали, мэм, — сказал он.
— Я пытаюсь помешать мужу уйти от меня, — закричала я еще громче. — Не лезьте не в свое дело и не лезьте в мое.
— Офицер, моя жена пару дней назад получила судебный ордер, позволивший ей вернуться в дом, — спокойно сказал Рид. — Но ордер не заставляет меня оставаться здесь.
— Но я хочу, чтобы ты был здесь, — закричала я. — Мне плевать на этот проклятый дом, тупица! Без тебя здесь рядом со мной — это просто большая коробка дерьма!
Полицейский начал пятиться, пытаясь сдержать смех.
— Что тут, черт возьми, смешного? — спросила я.
— Мэм, вы только что сказали, что дом, в котором вы будете одна, — это ящик дерьма, — сказал он. — Вот это вас и определяет... Как кусочек... Хорошего вам дня, ребята. Постарайтесь держать себя в руках.
Рид ушел, и я ничего не могла с этим поделать. Прошло несколько недель, прежде чем он простил меня настолько, чтобы мы смогли снова поговорить.