не решаясь ответить, но тут же, очередной гневный окрик заставляет меня вздрогнуть и проявить послушание. Легкомысленная или нет, но выходит из себя она моментально, и гнев её страшен.
— Да... — едва слышно говорю я. — Что? Не слышу? — Да, — чуть громче говорю я. — Что «да»? Я непонимающе хлопаю глазами и она, состроив злобное лицо, повышает голос:
— Что «да», трахнутый ты ублюдок!? Столь грубое ругательство из уст моей безупречно воспитанной сестры повергает меня в шок. Никогда бы не подумал, что подобное может сорваться с её губ. Я ошеломленно разеваю рот в качестве немого объяснения своих страстишек. Как по мне, то оно куда логичней тех дурацких оправданий, которые выколачивает из меня Эрика. К несчастью, она, по-видимому, считает иначе, потому что не удовлетворившись тишиной, доносящейся из моего горла, она резко залепляет мне пощёчину. Щека вспыхивает огнём.
Я едва не падаю с кровати, а перед глазами уже всё плывет от хлынувших из глаз слёз.
— Хочешь ещё? — угрожающе спрашивает эта стерва. Я отрицательно мотаю головой. Понимание того, что в этот раз Эрика не ограничится шуточными побоями, обостряет мою покорность, и если раньше я мог надеяться, что после пары тумаков она, вытерев об меня ноги, уберется восвояси, оставив меня на полу, скулящего, заплаканного, но свободного, то теперь, похоже, такой удачи мне не светит. И в моих интересах поскорее стать для неё послушным мальчиком, если не хочу превратиться в боксерскую грушу. Поэтому набрав в грудь побольше воздуха, насколько позволяло это сделать сдавленное горло, я выпалил на одном дыхании, громко и чётко, чеканя лова, будто гвозди в крышку гроба оставшихся крох самоуважения: — Мне нравилось мастурбировать в маминых колготках! Хохот распирает мою сестру.
— Тебе нравиться как они обтягивают ноги? Маленькая заминка с моей стороны и новый удар по щеке.
— Да... — блею я, едва перестает ...шуметь в ушах.
— Обтягивают твой член...
— Да...
— Тебе нравиться, когда головка трется о них?
— Да! — Когда твой жалкий маленький член встает от грязных мыслишек, когда ты ночью лежишь под одеяльцем и мечтаешь, чтобы тебя отшлёпали хорошенько. Ты ведь хочешь, чтобы тебя отшлёпали?
— Да, Эрика, я хочу, чтобы меня отшлёпали! — я готов был согласиться со всем, что она говорила, лишь бы не прекратился поток жгучих пощечин.
— Отшлёпали по заднице, как развратную шлюшку!?
— Дааа!
— Как маленькую грязную шлюшку!?
— Да! Да! Да!!! Слёзы текут по моим щекам.
Я унижен и раздавлен. Я молю о снисхождении. О прощении. Я обзываю себя самостоятельно. Самыми грязными ругательствами, какие приходят на ум, самыми унизительными прозвищами, чтобы угодить Её Величеству. Как же наивен я был в тот момент, стараясь разжалобить эту злобную паучиху, вонзившую свои клыки в намертво связанную жертву и попробовавшую сладостный нектар власти. Её страсть покорять и унижать лишь сильнее распалялась, пожирая мои мольбы, как огонь пожирает сухой хворост.
— Извращенец! — с отвращением выплевывает она в мое заплаканное лицо этот очевидный факт, — грязный маленький извращенец! Жалкий