Венера в униформе. Глава 1: «С добрым утром, засранец!»

ящике, валяясь в собственных и господских испражнениях. Чтобы исключить возможность бунта даже в моих мыслях и вытравить оттуда последнюю искру тайного неповиновения, Мои Правительницы заставляют меня вести регулярные дневниковые записи, где я должен во всех подробностях описывать унижения, которым они меня подвергают. Но самое главное я должен живописно изображать свои ощущения от них и как мне всё это нравиться. Будто бы я и дня теперь не смогу прожить без их издевательств, да к тому же я еще и благодарить их должен за то, что делают из меня того, кем и должен быть, по их мнению, жалкий, ничтожный самец. Всё это делается для того, чтобы заставить меня поверить в то, что я пишу.

В конце дня, мама может открыть дневник и начать вслух зачитывать какая я маленькая развратная девочка. Как я исхожу соками от ожидания порки, как дырочка моей задницы горит от предвкушения того, что её отымеют огромным членом. Как неимоверно я хочу кончить и это желание, затмевая все остальные заставляет меня быть беспрекословной служанкой, тщательно исполняющей самые мерзкие прихоти своих Хозяек, лишь бы ей разрешили исторгнуть свою вонючую сперму. Я называю себя тварью, шлюхой, грязной похотливой сучкой. И с каждым разом понимаю, что их коварный план действует. Они словно программируют меня тем, что заставляют самостоятельно накручивать на себя эти унизительные эпитеты. Хотя и я мечтаю втайне от них избавиться от гнета, это желание возникает теперь всё реже и реже. Да и то, лишь в те краткие моменты «просветления», когда дикое напряжение уходит вместе с потоком спермы, и я обессилено лежу на полу, осыпаемый гнусными оскорблениями смотрящих на меня сверху Властительниц. Тогда страсть ненадолго отступает, она больше не затуманивает мой разум дымкой чудовищного напряжения от невозможности кончить когда хочется, и я вижу всю отвратность своего положения. Вижу, как лежу, обоссаный, вымазанный в дерьме, и стоящая на моём извивающемся в сладострастных судорогах теле Эрика-победительница хохочет от того, как я в беспамятстве от извращенного удовольствия, воспаленного длительным воздержанием, ловлю губами остатки её мочи, золотыми капельками падающие вниз с её великолепной писечки. Вижу, как глотаю кусочки маминого дерьма, которые получаю вместо завтрака.

Я давлюсь, но жую и глотаю, сдерживая рвоту. Лишь когда напор долго сдерживаемой спермы схлынет и омоет измученный чудовищным напряжением разум, возвращая способность мыслить трезво, лишь тогда я могу, хотя бы с микроскопической долей самокритики, осознать в кого же превратился. И я, бывало, плакал, чуть не рыдал, глотая собственную сперму из чашечки Эрикиной туфельки, от омерзения, от понимания, что все мои любования собой, своей непохожестью были попросту маской, чтобы скрыть неизмеримое убожество мерзкого маленького извращенца. Я ценил эти минуты гораздо больше, чем мгновенья оргазма. Они не давали мне забыть окончательно как низко я пал и давали надежду, что когда-нибудь я вырвусь из-под каблуков моих коварных Мучительниц. Эрика с умилением смотрела на мои слёзы, ей