Спец-заказ. Части 7—9. Эпилог

на официальный тон, — просто, ваши показания очень важны, вы пока не можете уехать, а в домашней обстановке, думаю, вам будет удобнее.

Она не возражала. Возвращаться в Россию пока было опасно — кто знает, на что способен Александр Борисыч, чтобы заткнуть ее. Против него не было найдено никаких прямых улик, значит это только ее слова против его слов. Прилетевшая мама рыдала, узнав, что дочь не вернется в родной дом.

— Когда же все это кончится? — всхлипывала она, обнимая, поглаживая, всматриваясь в любимое дитя, словно не веря своим глазам.

Миле было приятно, щемило сердце от ее боли, но без оглядки принять поддержку и любовь не получалось. Она застывала от материнских нежностей, боясь неосторожным словом прорвать завесу и вылить на близких еще больше горя своими признаниями. Пусть лучше они не знают точно, что с ней делали... что она, позволяла с собой делать...

— Мамочка, все закончилось, не плачь, пожалуйста, — умоляла она, — мне от этого только хуже. Не надо жалеть меня. Мне повезло, я жива. Да, как прежде уже не будет, но я с этим смирилась, и вам тоже нужно.

Мама кивала, не в силах оторваться, отпустить хоть на мгновение, но и ей пришлось уехать — жизнь шла свои чередом.

За недолгим затишьем в клинике наступила череда утомительных допросов. Кто только ее не расспрашивал — обо всем. Мила рассказывала открыто, без стыда выворачиваясь наизнанку, не утаивая самых мерзких подробностей, словно со стороны наблюдая за происходящим. Этому ее научил опыт полного подчинения — абстрагироваться от себя, уходить в неведомые дали, оставляя лишь оболочку, призрак.

Ей верили и не верили.

Прилетевший из России генерал, присланный разбираться с российскими подданными, оказавшимися в программе, выслушав, обозвал пустышкой, выдумавшей всю эту историю для привлечения внимания и оправдания собственной развратности, сейчас бесстыдно позорящей уважаемого человека.

— Неизвестно, где эта шалава болталась, если и правда, что ее похитили. Какие там приключения на свою задницу нашла, скитаясь по Европе! Но вернулась она в Россию сама, умоляла взять ее хоть служанкой, надавив на жалость бывшего начальника, а потом воспользовалась ситуацией и соблазнила его сына, за чей счет и жила припеваючи, купаясь в дорогих тряпках и драгоценностях!

Мила не стала дальше выслушивать брызгающего слюной, высокого, убеленного сединами, представительного человека. Возможно, он и правда верил во что говорил, и пылал праведным гневом, а не был подкупленной пешкой.

— Что ж... спасибо, что хоть сейчас озаботились судьбой русских женщин, продаваемых, как скот на рынке, — сквозь зубы выдавила она. — Желаю, вашим близким никогда не узнать таких приключений! — смерив мужчину гордым взглядом, не смутившись его презрением, повернулась и вышла.

Несмотря на кажущееся спокойствие, после этого Милу трясло весь вечер. Максим не прибавил уверенности, с горечью рассказав, что против нее выдвинуты встречные обвинения за клевету.

— У них вся прислуга готова подтвердить, что ты была просто горничной в доме. Кроме того, что гораздо сложнее опровергнуть, достаточно незаинтересованных свидетелей из тех людей, с кем ты общалась в