Валерка и другие (поэма №2)

«О, Ублюдов! Это ты... —

(Здесь Шекспира надо, чтобы глупой Васькиной души

передать животный ужас, отразившийся в глазах...) —

Ты смотри, какой послушный... молодец! — Ашот сказал,

сверху вниз на Ваську глядя. — Уважаешь нас, дедов...

мы сказали тебе «надо», и... я вижу, ты готов

выполнять беспрекословно все приказы... молодец!

Так наяривал здесь, словно... оторвать хотел конец! —

И Ашот, на Ваську глядя, усмехнулся тихо: — Бля...

хуем чувствую, что надо испытать, Васёк, тебя,

настоящий ты, бля, воин или — так, бля, самострел...»

Бедный Васька! Словно кролик, на Ашота он смотрел,

не мигая, поверх дверцы... кровь в висках стучала... и

ходуном ходило сердце у Василия в груди, —

Васька, плохо понимая, слушал, глядя снизу вверх...

«Встать, бля!» — дверцу открывая, оборвал Ашот свой смех, —

рявкнул коротко и властно, и — Ублюдов в тот же миг

подскочил, — большой и красный, вслед за Васькой подскочив

залупившейся головкой, хуй задрался к потолку...

Васька дёрнулся, неловко прикрывая шишку... «Ну,

оснащён не хуже прочих... руку... руку убери!

Не стесняйся... если дрочишь, значит — хочется любви...

после бани... ты согласен? Хорошо очко подмой,

и — побалуемся, Вася, порезвимся мы с тобой...»

И Ашот, на Ваську глядя, рассмеялся снова: «Ох,

разомну тебя я сзади — засажу, бля, между ног!»

Не пустой угрозой это прозвучало... вовсе нет!

Обещал вполне конкретно парень парню, — туалет

для подобных обещаний очень даже подходящ;

с полминуты постояли два солдата... «Ладно, прячь

свой стояк в штаны, Ублюдов... стриптизёр, бля, хуев... ну!

После бани трахать буду... все!» — подвёл Ашот черту.

Повернувшись к Ваське задом, расстегнул штаны Ашот,

и — весёлым водопадом зажурчало... «Хорошо...» —

ягодицами задвигав, сам себе Ашот сказал;

наклонившись, Васька мигом натянул штаны, — попал

в переплёт солдат Ублюдов! Ну, и как теперь, бля, быть?

Скорректировала грубо жизнь мечты его... и выть

Ваське бедному хотелось... что же делать теперь, а?! —

в голове его вертелась только эта мысль одна...

А в каптёрке в это время замкомвзвода Иванов,

от любовного томленья замирая, был готов

пацану во всём признаться, — салабон был рядом, и

колотилось ...сердце страстно у сержанта от любви...

Сероглазый... вот он, рядом, стоит руку протянуть...

протянуть — и... нет, не надо! Что скажу я пацану?

Что я дед? И что сильнее? Чушь всё это! Глупость... нет!

Если б был Валерка геем... но не гей он, и в ответ

свою руку не протянет... он не гей... — исподтишка

наблюдал за парнем Саня, и предательски рука

вниз скользила то и дело — поправлял сержант штаны,

и гудело его тело от любви и от весны...

оттого, что парень — рядом, что вдвоём они... вдвоём!

Что еще для счастья надо? Лишь признаться — обо всём

рассказать, и будь что будет... Расскажу... а он в ответ

вспомнит, как его Ублюдов изнасиловать хотел —

как пристраивался сзади, руки вывернув... козёл! —

думал Саня. — Испохабил похотливый пидор всё...

и теперь Валерка мигом, стоит руку протянуть,

вспомнит, как Ублюдов прыгал на него... и как проткнуть

стояком своим пытался... ну, бля, сука... пидарас! —

Саня мысленно ругался, не сводя с Валерки глаз...

повернувшись к Сане задом — наклонившись! — салабон

гвоздь выдёргивал... и сладко наблюдать было, как он,

сероглазый, свою попку оттопырил... типа: на!

И сержант, пацан неробкий, впившись взглядом в пацана,

замер... замер боязливо, как нашкодивший школяр...

сероглазый... мой любимый... дверь закрыта... сейчас я

подойду — и будь что будет!... обниму тебя... прижму... —

стоя сзади, Саня думал, — я