Валерка и другие (поэма №2)

просил.

И тебя, понятно, тоже командир освободил

от нарядов... ибо дело архиважное! Чтоб здесь...

чтобы всё у вас кипело!» Улыбнулся Саня: «Есть!»

У Валерки билось сердце: значит, Саня... он просил,

чтобы вместе... чтобы вместе они были! — и в груди

колотилось сердце, словно сердцу тесно было там...

Упоительно — бездонно! — голубели небеса,

как распахнутые двери... разве можно это скрыть?!

Две... а может, три недели ему рядом с Саней быть,

и при этом... разве можно притворяться долго так?..

Выдаст он себя... о боже, выдаст он себя! — и как

на него посмотрит Саша, когда всё это всплывёт?

Что подумает? Что скажет? Ненормальным обзовёт?

Посмеётся? Пожалеет? Не захочет говорить?

Отвернётся — не поверит, что такое может быть,

чтобы подлинные чувства парень к парню ощущал?..

Как початок кукурузный, у Валерки снова встал...

Сердце билось... Если б Саша в своём сердце ощутил

то же самое... и так же... если б... если б полюбил

замкомвзвода его тоже... и тогда б... тогда бы — что?

Отодрал? Отмужеложил... как Ублюдов?! Всё не то!

Потому что он не Васька, чтобы с ним, с Валеркой, так...

Между тем, гудели яйца, и в штанах стоял долбак,

как початок кукурузный, — сероглазый салабон

горячо и безыскусно в замкомвзвода был влюблён,

и — его это пугало... и — любовь его влекла, —

молодая кровь играла... сердце билось... и рука

то и дело лезла в брюки — поправлял Валерка член,

чтобы жар любовной муки скрыть от Сани... между тем,

чисто, весело и дерзко голубели небеса, —

несмотря на неизвестность, жар в душе не угасал!..

Из столовой, пообедав, первым Саня вышел, и —

поспешил Валерка следом, — Васька взглядом проводил

салабона, понимая, что всё это неспроста,

и... штанину поднимая, под столом у Васьки встал, —

Васька был в душе уверен, что Валерку Саня прёт:

или в зад его имеет, или в рот ему даёт...

Бля, устроился нехило замкомвзвода Иванов:

и меня, как бабу, шпилит, и салагу... пацанов

в жопу трахает, кайфуя... заимел себе гарем... —

думал Васька, брюки хуем подпирая... Между тем,

по себе судил Ублюдов — потому не представлял,

что бывает, кроме блуда (всунул-вынул-отъебал),

наслаждение иное, где не похоть правит бал —

где душа полна любовью, — всё равно что интеграл

для дебила — так для Васьки даже мысли о любви

были чем-то вроде басни: чувство нежности в груди?

трепет? робкая надежда на взаимность?... — для него

(для Ублюдова, конечно) это было всё равно

что в роддоме для младенца вместо соски сопромат...

так что, Васька, если честно, был не очень виноват:

недоступно было это для ублюдова ума...

потому Валерке вслед ...он усмехнулся, и в штанах

хуй у Васьки залупился: без труда представил он,

как в каптёрке, наклонившись, подставляет салабон

свою дырочку тугую Иванову... и как тот

разжимает её хуем... и вгоняет... и ебёт... —

Васька всё это представил... а ведь он бы тоже мог

салабона раком ставить! Подавил Ублюдов вздох...

Пидарасы! — на Серёгу посмотрев исподтишка,

через брюки он потрогал твёрдый хуй свой, и рука

между ног вдавилась сладко — Васька хуй ладонью сжал,

покосившись вновь украдкой на Серёгу, — Стас сказал,

посмотрев на Ваську: «Яйца за столом, бля, не чеши!»

«Я?» — Ублюдов, растерявшись, мигом руку поспешил

со штанов убрать. «А кто же? Ты», — ответил Ваське Стас.

«Может, в мыслях мужеложит он кого-нибудь из нас? —

усмехнулся Гена. — Или... он мечтает, чтоб его

мы сегодня подолбили после