Ханко

всю накопившуюся любовь.

А потом, как по чьему-то высшему сигналы, мы отвели головы и встретились взглядом. Я долго разглядывала его юное, мальчишеское лицо, глубокие серые глаза и длинные ресницы, густые брови и гладкую, еще не знающую бритвы кожу щек, которую покрывал румянец. Его горячие губы и оставленные мной царапины, спадающие со щеки на подбородок. А потом я позволила ему сорвать мой первый поцелуй!

Он не был мастерским любовником, уверена, что для него, как и для меня это была первая близость. Но я не могу обвинить его или себя в неумелых действиях, словно кто-то опытный направлял нас, безмолвно подсказывая, что нужно делать и как.

Ах, поцелуй! Глупцы кто отвергает его, глупцы кто думает, что губы созданы, чтоб облизывать ледяной молочный шарик, лузгать семечки солнцецвета, да посасывать табачную трубку. Губы, в первую очередь, созданы для поцелуя! Помню ли я наш первый поцелуй? О да! Пусть прошли годы и десятилетия, для меня это словно было семь секунд назад!

Горячие влажные губы соприкасаются, то попеременно, то одновременно отправляясь в рот партнера. А как бушуют языки, танцуя свой страстный танец, и при этом как трепетно дыхание, как трепещет все тело, как нежны в этот миг руки...

Я не знаю, сколько длился наш поцелуй, но это была вечность, которая заключила себя в несколько секунд. Скажу одно, когда наши губы разомкнулись, я уже приняла решение. Я знала, что именно сегодня должна распуститься моя роза!

Я немного отстранилась, хоть Хан (вот же странное имя, хотя когда влюблен, это имя звучит лучше всех остальных), он крепко держал меня и не хотел выпускать.

— Тебе нужно снять одежду и согреться, в мокрой ты так быстро не согреешься!

Он посмотрел на меня, затем доверчиво кивнул, мол «ты знаешь, что делаешь» и принялся расстегивать ремешки амуниции. Я тем временем выпорхнула на кухню, мельком бросив взгляд в зеркало, задержалась, любуясь собой. Щечки раскраснелись, разрумянились, глаза блестели, на припухших алых губах блуждала улыбка, от которой на пухленьких щечках образовывались ямки. Кучерявые каштановые волосы спадали ниже плеч. Крепкая грудь часто вздымалась от волнительного дыхания. «Ну разве я не красавица — мелькнула мысль. Разве не достойна я любви и ласки. Разве достойна я унижения и насилия?».

Поправив платье и приведя в порядок спутавшиеся после сна волосы, я зажгла конфорку и поставила кипятиться тяжелый чугунный чайник.

Вернувшись в комнату, я увидела, как мой солдат сидит на краю топчана в белом исподнем белье. На стуле аккуратно висела мокрая форма. Рядом стояли солдатские сапоги.

— Исподнее тоже снимай, не робей уж, а то простудишься! — я протянула ему тонкое одеяло-плед, чтоб мог в него закутаться, и снова вышла в кухню. Ах, как бешено билось мое сердечко, как трепетало тело, покалывало губы от недавнего поцелуя. Мне хотелось еще, хотелось еще. Но я ведь должна была быть порядочной девушкой, а не вешаться на шею первому встречному прямо у порога!

Я накрыла на стол нехитрую закуску,