созрело решение. И будь что будет.
— Нет, так ты не говорила, — говорю ледяным голосом, — но это можно исправить.
— Что?
Я не ответил. Вместо этого, нажал на кнопку — сработал центральный замок, и двери заблокировались.
В сумерках разглядеть съезд в лесополосу было довольно трудно, но мне повезло. Машина, переваливаясь на кочках, поползла между деревьями, и через какое то время мы стали отрезаны от окружающего мира.
Я встал, выключил двигатель и погасил фары.
— Ты что творишь!? — полушепотом вопросила Анька. В голосе почувствовалось беспокойство, но возмущения там было гораздо больше.
Я еще раз взглянул на нее через зеркало: сумерки сгущались, но в полутьме сестра выделялась светлым пятном. На ней все еще было короткое, едва прикрывающее попу кремовое платье, с открытой спиной и руками, без выреза на груди, в котором она вчера вернулась с блядок. В этом же платье, она, очевидно, и поехала к родителям после вчерашнего. Интересно, как мамка с отцом отреагировали на такую форму одежды?
— Значит, я насильник? — Все еще смотрю на нее. — Знаешь, а ведь на насильниках засосов не оставляют. Но раз уж ты все равно меня так называешь, придется оправдать это наименование.
Отстегиваю ремень безопасности, приподнимаюсь и перелазаю через передние сиденья назад.
— Что? Ты что делаешь? — Столько гнева в голосе. Мне кажется, или я начал получать удовольствие от того, что я ее злю?
Хватаю Аньку за оба запястья, перехватываю их левой рукой, а правой, вытягиваю ремень из джинсов.
— Не смей меня трогать!
— Заткнись!
Тут же начинает отбиваться ногами. Освобождает левую руку и изо всех сил пытается меня отпихнуть, лупит по лицу, попадает по уху. Продираюсь между ее ног и ложусь сверху. Еще несколько секунд борьбы и ругани полушепотом, и мне, наконец, удается стянуть ремнем ее запястья над головой.
— Ты — долбаный урод! — Шипит мне прямо в лицо. Мы лежим на заднем сиденье, почти упираясь головами в дверь.
Спокойно спрашиваю:
— Я насильник?
— Совсем поехал? А что, по-твоему, ты делаешь сейчас!?
— Вот именно.
Она пораженно и, как бы, не понимая, смотрит на меня сквозь сумерки. Я рассматриваю ее лицо. Губы чуть подрагивают, крылья носа раздуваются судорожным дыханием. А голубые глаза метают молнии сквозь полутьму.
Лежа на ней, одной рукой придерживая ее связанные руки, другой расстегиваю джинсы и спускаю их с себя вместе с трусами. Раскаленный стояк, вырвавшись на свободу, шлепается об Анькино прохладное бедро. Она вздрагивает от неожиданности:
— Ты больной извращенец! — Шипит, пытаясь разглядеть внизу мой хуй. — У тебя стоит на родную сестру!
— О да. — Не уточняю, что именно я подтверждаю: то, что я извращенец, или то, что у меня на нее стоит. — Причем, всю неделю. Всю, эту долбаную неделю!
Сбрасываю джинсы с трусами с ног совсем, быстро стягиваю футболку и остаюсь совсем голый. Опускаю свободную руку на Анькино прохладное бедро. Медленно веду горячей от возбуждения ладонью по прохладной гладкой шелковой коже вверх. Хочу, черт, как же я ее хочу! Ничего и никого я так