Он был титулярный советник...

а вы как шкаф вот этот, ну честно... Вы чего это самое?... Вам не нравятся женские фото с легким налетом эротики? Вы очень правильный и... и всегда моете руки перед едой, да? А вот так? Уууу!..

Красная, взвинченная Ляна вдруг сорвала блузку и боднула Головастикова черными пиками в бюстгальтере.

Головастиков попятился.

— Ага, страшно, страаашно? Испугались? Ну ничего, ничегооо... А это что такое? А? А? Улика преступления? — Ляна увидела бугор под брюками Головастикова, ткнула в него пальцем и отпрыгнула, как от зверя. — Ага! Ага! А вот так? Вам нравится бодиарт? Зацените узорчик!... — и Ляна, зажмурившись, оголила грудь.

За стеной раздалось шуршание, толчки и приглушенное «да ты шо! дай мне!...», но Ляна ничего не слышала. Воинственно тряся сосками, она дразнила Головастикова, наступала на него, улыбалась ему шалой улыбкой, слепила пунцовыми щеками... Головастиков пятился, пока не уперся в дверь.

— Ууу!... Не сбежишь. Не пущу. Стоять. — бормотала она, приседая перед ним на корточки. — Где наш поводок? Аааа... Ууу, какой длинный! Тааак... А ну пошли! Пошли-пошли!

У бедного Головастикова помутилось в голове: Ляна добыла его член вместе с яйцами, длинный, торчащий вперед, как вешалка, взялась за него — и потащила Головастикова к своему столу.

Подведя туда, она толкнула его так, что Головастиков сел прямо на стопку бумаг.

— Что вы делаете, Ляна? Что вы делаете? — бормотал он.  — Как что? Не видишь — схожу с ума. Уже сошла. Щас и тебя сведем. Ну-ка... а так? А вот тааак?... — Ляна обхватила ладонью его член и стала мягко надрачивать, заглядывая ему в лицо.

Головастиков закрыл глаза. Пальцы Ляны месили ему яйца, сновали по его члену, подминая горящую кожу, окутывая электрическим коконом, жгучим и пьяным, как пунш...

Вдруг его пронзила влажная искра.

Она обволокла, облепила сразу со всех сторон, проникла вовнутрь, в недра — и стала щекотаться в нем, как дрожащая капелька. Головастиков захрипел и открыл глаза: Ляна лизала ему член широким влажным языком, обтягивала его губами и жалила в уздечку, упоенно мотая головой.

— Ляна... Ля... Агггррр... — пытался сказать он ей, но было поздно: капелька лопнула, ударив огнем в тело, — и из его члена, как из брандспойта, вылетели белые струи, выплеснувшись прямо в лицо Ляне.

Они били ей в нос и в глаза, стекали у нее по лицу, по губам, по рисунку на щеке, оседали на волосах, на бровях, на ресницах; Головастиков хрипел в агонии, — а Ляна остолбенела, держа по инерции его хозяйство и удваивая его муку. За стеной отозвался ответный стон, как эхо, — но Ляна ничего не слышала и не видела.

Он обстреливал ее, наверно, минуту или больше, пока Ляна наконец не сообразила отодвинуться. Последние струи вылились на пол. Кузька подбежал к лужице, понюхал ее и фыркнул.

— И... и что теперь делать? — спросила Ляна, облепленная тягучими каплями, когда Головастиков с хрипом выпустил воздух. — Что делать? Не знаю. А что в таких случаях делают? — улыбнулся он.

Удивительно, но из его голоса вдруг исчезла