зиявшую на краю кровати.
Иван Евгеньич шумно сглотнул, пересекся взглядом с Дашей и отвел глаза.
— Как дела? — прохрипел он, пряча свой дрын под одеялом.
— Вроде лучше...
— Подойди сюда.
Даша подошла к нему.
Он мог обхватить ее бедра и привлечь к себе. Мог впиться ртом в бесстыдные створки, из-за которых даже воздух в номере, казалось, вибрировал и ныл, как его яйца. Мог просто прикоснуться к ним и ощутить их липкую влагу...
Но он просто уставился на воспаление, которое за ночь стало гораздо бледнее.
— Меньше болит, да?
— Вроде да...
— Давай еще намажу. Доброе утро, кстати...
Даша уже вполне могла мазаться сама. Но она послушно принесла мазь, присела рядом с Иван Евгеньичем и распахнула ножки.
— Так, тааак... — мычал тот, вмазывая гель в упругую Дашину плоть. Пальцы его, как и раньше, легонько задевали запретное место, и Даша пыхтела.
— Больно?
— Угу... оооу!
Мизинец Иван Евгеньича коснулся липкой щели между лепестками, и Даша не удержалась от стона.
И ладно бы... но в этот самый момент ее угораздило посмотреть на него, а его — на нее.
Нутро Иван Евгеньича прожег ледяной огонь. То же самое, видно, произошло и с Дашей, потому что она снова застонала (тихонько, еле слышно), и Иван Евгеньич увидел этот стон в ее взгляде. Он задержал руку...
... и в следующий миг его пальцы уже мяли влажную середку. Вначале медленно, потом быстрей и требовательней — и вот уже он дрочил, откровенно дрочил Дашину пизду, а та пыхтела, выпятив лобок. Губы ее шевелились — Даша хотела что-то сказать, но вместо слов из нее рвались стоны, все громче и громче — и вот уже она запрокинула голову, закатила глаза и мнет, всхлипывая, остроносые свои груди под маечкой... «ааа!... «— лобок вздыбился, бедрышки затанцевали, насаживаясь на руку — кончает, голубушка, кончает, сладкая моя... Иван Евгеньич рыкнул зверем, лихорадочно высвободил хозяйство из проклятых тряпок, повалил спускающую Дашу и с размаху въебался в нее, вдавливаясь до упора в танцующую плоть... ааа, ааа, как хорошооо... ооо...
— ООО!!! — услышал свой голос Иван Евгеньич.
Было сладко, влажно и горячо, но белесый свет выдавливал из него эту сладость, и с ней — голые ноги и бедра, уползавшие обратно в ночь. — Ооох!
Между ног было мокро, как в детстве.
На соседней кровати лежала фигурка, укрытая одеялом, и смотрела на него Дашиными глазами.
— Иван Евгеньич! Иван Евгеньииич!... Все хорошо?
— А? Что?
— С вами все в порядке? Вы кричать стали... приснилось что-то?
— А?... Да, приснилось...
Он шумно вдохнул, выдохнул и снова вдохнул:
— С добрым утром, Даш.