Из цикла «В отцы годится» №6: Голопопая история

с обычной, и высматривал, маслится ли ее лиловый розанчик, блестит ли в отблесках окна. Тот маслился и блестел.

Даша завтракала с Иван Евгеньичем, распахнув бедра, и ее пизда светилась сквозь стол. Вся еда вдруг стала соленой, с металлическим привкусом, будто язык Иван Николаича уже побывал ТАМ. Приходилось следить, чтобы пальцы непроизвольно не теребили хозяйство сквозь штаны, и когда не получалось, Иван Евгеньич косился на Дашу — и снова видел ее пизду, которая смотрела на него, куда бы Даша ни повернулась. Пизда была всюду, даже стены мерцали ее лиловыми отблесками. Смертельно хотелось закрыться в туалете и выдрочиться нахуй, но Иван Евгеньич боялся, что Даша все поймет (как будто она и так не понимала).

Даша не кокетничала (насколько это было ее в силах), не дразнила его (не считая глаз), в меру стеснялась, в меру краснела и без меры улыбалась, прикрывая улыбками то, что прикрыть было нельзя. От ее улыбок было совсем худо, и Иван Евгеньич все чаще сгонял свои пальцы со срамного места.

Потом он понял, что так не годится. Он профессор, уважаемый педагог, а не какой-нибудь пацан с гормонами. Это наваждение нужно просто забыть. Загнать в жопу и забыть. Поволновался немного, глазами посверкал... Даша все поймет, не маленькая уже (а стыдно-то как, блядь!...) Порядочная девушка — ни ползвуком не показала, каково ей, если не считать глаз и улыбки... ёб ты бля, какая у нее улыбка! И пизда у нее улыбается, маслится и улыбается...

Нет. Нет... Даже смешно об этом думать.

Иван Евгеньич нервно рассмеялся. Даша посмотрела на него.

— Анекдот вспомнил, — сказал он.

— Какой?

— Ну... эээ... щас...

Он рассказал наспех выковырянный из памяти и совсем не смешной анекдот, который оказался еще и пошлым. Даша вежливо смеялась.

«Иидиооот!» — стонал Иван Евгеньич про себя. (А может, и вслух.)

Все. Хватит.

Он вдохнул и выдохнул, чтобы с воздухом из него вышло все лишнее.

— Думаю, тебе уже скоро можно будет одеться. Сегодня-завтра, — бодро возвестил он, подходя к Даше. — Дай-ка глянуть...

Он действительно хотел только глянуть ее вавки.

Это действительно было так.

Он действительно не хотел трогать ее бутон... Просто Даша дернулась... а может, его рука дернулась. Или весь мир дернулся...

А когда его пальцы скользнули по масляным лепесткам — Даша застонала. Совсем тихонько, еле-еле слышно. И подняла на него глаза.

Они блестели, как ее пизда, которую сейчас трогал Иван Евгеньич.

Его сон вдруг начал оживать. Вот прямо сейчас. И Даша смотрела на него, и он снова видел ее стон в этом взгляде, и... и снова его рука задержалась в масляной середке, и вот уже он мял ее, холодея до кишок.

Вначале робко, вопросительно, а потом сильней, сильней — и Дашин стон, реальный и тот, который в ее глазах, тоже делался сильней, и вот уже Иван Евгеньич откровенно дрочил свою Дашу, а та откровенно стонала, глядя ему прямо в глаза. Взгляд ее набухал изумлением, огромным и круглым, как Вселенная.

Тормоза выключились, и Иван Евгеньич сдернул штаны. Даша охнула,