она не могла успокоиться, переживая то за сестру, то за всех домочадцев, то за саму себя. Впрочем, уже все равно надо было подниматься, затапливать печь, идти отстряпаться скотине, гнать ее на пастбище, а потом начинать обычный тяжелый день.
— Устиница, готова ли моя пряжа, — раздался певучий голосок под окном.
— Сыне Божий, огради мя святыми Твоими Ангелами и молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, — завопила матушка, крестя оконные проемы.
Маврютка, вскочив как ошпаренная, стала запирать на засов дверь в избу. Она была бледной как бумага, с безумными глазами и трясущимися губами.
— Что же ты хозяйка, никак именем господа нашего меня проклинаешь? Так ведь Параскева ему одному и служит, — продолжал голос, — не со злом я пришла к Вам, за пряжей своей, отдайте работу, я из нее роженицам, да маленьким ребятишкам носочков повяжу.
— Нет, твой пряжи, матушка, приходи в другую пятницу, а я перед твоей иконой свечку поставлю, — содрогалась хозяйка.
Внезапно что-то с силой ударилось в стену избы, да так что иконы и свечи повалились из божницы красного угла. За окном бог знает что зашипело и зашелестело, было слышно, как поднимается на улице ветер ураганной силы, приминая кусты в палисаднике и сгибая березку, что росла возле самого входа. От сурового напора стихии заскрипел тес на крыше, а ворвавшийся поток растворил все ставни и загасил чахлый огонек лампады. Все в комнате повскакивали в совершенной растерянности. Мужики кинулись закрывать окна, но ветер был такой силы, что их просто откидывало обратно.
Сквозь пронзительное завывание до объятых ужасом женщин донеслось призывное: «Устиница»
— Нет ее и веретена твои в печи сгорели, уходи, гадина, — завопила со всей мощи Маврютка.
Внезапно все стихло. Бедные селяне переглянулись, не зная, чего ожидать теперь. Сам собой вспыхнул огонек фитиля в плошке на столе.
— А где же она? Не унесла ли она с собой моей пряжи, — леденящим холодом раздался голос внутри комнаты.
Дверь в избу была по-прежнему закрыта на засов и ее явно никто не отворял, но перед ними стояла, одетая в серое рубище, высокая худая женщина с изможденным лицом, которое между тем было сложно рассмотреть за прядями длинных черных волос.
— Кто же пряжу мне вернет мою?
продолжение следует